Нафисет отважилась оставить условности и встретить опасность лицом к лицу.
— Из-за того, что аульским сплетникам что-то взбрело в голову, я не намерена изменить свой жизненный путь. Ни капли моей вины в этих сплетнях нет. Никогда и никому я не давала повода думать, что помышляю о замужестве. Шутливое внимание, которым удостаивал меня Измаил, я принимала как добрую дружбу, а если бы подозревала, что за этим скрывается, я не относилась бы к нему так доверчиво.
В комнатке установилось зловещее молчание. Наигранная улыбка мгновенно соскользнула с лица Измаила. Скривив губы и злобно щуря глаза, он некоторое время помолчал, соображая, как ему поступить. Затем резко выпрямился на стуле, пренебрежительно пожал плечами и холодно произнес:
— Не знаю, где ты выросла и где воспитывалась, Нафисет! Или, может быть, ты прикидываешься такой наивной? Во всяком случае, ты должна была знать, что если мужчина избирает местом своих постоянных посещений дом девушки, то люди смотрят на это определенным образом. Нет, я не верю, что ты так глупа и что не понимаешь этого! Теперь, когда людское мнение сложилось таким образом, отступаться мне уже поздно. Чтобы избежать позора, люди платятся жизнью…
Измаил поднялся надменный, темный, страшный в своей затаенной решимости, и прибавил:
— Подумай хорошенько над этим и дай окончательный ответ!
Они ушли, оставив Нафисет в таком состоянии, словно возле нее ударила молния.
Последовавшие дни и ночи потянулись в гнетущем предчувствии беды. Какая именно опасность угрожает ей и что предпримет Измаил, Нафисет не знала. Но знала одно: этот зверь в человеческом образе способен на все. Кто поверит ей, если она скажет, что этот видный, солидный мужчина — зверь, чудовище? Кто придет на помощь в минуту беды, приближение которой явно ощущает лишь она одна?
Даже Доготлуко, единственный человек, с которым она решилась откровенно поделиться своими опасениями, не принял всерьез ее слов.
— В наше время, — сказал ей Доготлуко, — даже Измаил не решится на насилие. А если вздумает, мы живо отобьем у него охоту!
Пока не стрясется непоправимая беда, никто не поверит, что она близится. Страшнее всего то, что ей некуда уйти. Она привязана к этому месту, к этому дому рождением и всей жизнью. Иная жизнь, к которой устремлен ее тоскливый взор, далека и недосягаема для нее, как ослепительная синева неба.
И вот со дна души ее поднялось запрятанное чувство к Биболэту, поднялось и захватило ее всю. Упиться в последний раз, пережить хотя бы в мечтах счастье, которое было так желанно, но которое теперь безвозвратно уходит!.. В полном смятении она вдруг решила написать Биболэту, послать ему весточку напоследок, чтобы дать почувствовать ему, невнимательному в ослеплении своим счастьем, с какой невыразимой сладостной болью тянется ее сердце к нему. В этом желании, конечно, была и затаенная надежда, что Биболэт откликнется, отзовется и, может быть, придет на помощь…
