— Па-пу![11]
Айшет кинулась к чашкам, стоявшим на почерневшей от мух полке. С вечера там оставалась полная миска молока, но теперь миска была пуста. Тогда она повернулась к висящим на деревянных крюках черным полушариям прикрытых казанов с молоком — святая святых старухи, властительницы дома, к которым без ее ведома не смела притронуться ни одна из снох.
«Неужели, если я возьму для ребенка, будут бранить?» — подумала Айшет и с внезапной решимостью посадила мальчика наземь. Он не замедлил разразиться ливнем слез. Подхлестываемая плачем ребенка, Айшет зачерпнула несколько ложек молока, разбив слой плотно застывших густых сливок. Собственный голод легкой тошнотой поднялся в ней изнутри. Но Айшет помнила, что съесть что-нибудь раньше других будет таким нарушением адата, которое никогда ей не простят.
Айшет кормила ребенка, когда свекровь вернулась с кумганом[12].
Это была жалкая старуха, вечно стонущая от бесчисленных болезней. Айшет иной раз брало раскаяние за ненависть к свекрови, когда она воочию видела ее дряблое, мертвенно-бледное лицо, и она давала себе зарок переносить все обиды, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить последние дни старухи. Но, наталкиваясь на непримиримую и своенравную жестокость свекрови, Айшет вновь ожесточалась.
Свекровь грозно прошла мимо Айшет, мельком бросив неодобрительный взгляд на ребенка. В это время пришла за молоком соседская девочка. Уже месяц, как соседи, в ожидании приплода от своей коровы, брали у Бехуковых молоко к утреннему чаю. Каждое утро прибегала от них эта босоногая девочка с тоненькой косичкой и так же, как и сегодня, застенчиво становилась у дверей. Молча брали у нее кастрюлю, наливали с разрешения старухи молока, и девочка стремительно исчезала, радуясь, что исполнена неприятная обязанность.
Сегодня старуха внесла некоторое изменение в молчаливый порядок отпуска молока.
— Пришла, моя хорошая? — спросила она с фальшивой добротой.
— Да… — чуть слышно выдавила девочка, смущенно помявшись на месте.
— Налей-ка ей, — обратилась старуха к старшей снохе, которая только что вошла с охапкой дров.
Та сняла неприкосновенный казан и… метнула торжествующий взгляд на чашку, которая стояла перед ребенком Айшет.
— Аллах да накажет меня!.. Кто же трогал молоко? — ехидно спросила она.
— Я взяла несколько ложек, чтобы успокоить ребенка, — объяснила Айшет, чувствуя, как вся кровь бросилась к лицу.
Старшая сноха сделала вид, что ей очень стыдно за младшую.
