Аннамет отгонял прочь мысли о Байрамгуль, убежденный, что встреча с ней просто несбыточна, ибо не был уверен, что она уцелела в том бою с пограничниками. А если и жива, то не представлял, как они будут жить дальше. Вспомнился разговор с Джунаид-ханом, происшедший накануне отъезда из Герата: «Поезжай, Аннамет, с богом. Береги Эшши, ему продолжать мой род. Сослужи службу, как всегда, и я щедро тебя вознагражу. Вернешься, женю тебя на первой красавице Герата…» — «Зачем же непременно на красавице? Я же урод…» — «А мы, если захочешь, сделаем, чтобы она тебя и такого полюбила, — хохотнул Джунаид-хан. — Собачонкой привяжется. А за калымом я не постою. Ты только береги Эшши, да голову с этого Ашира, змееныша Тагана, сними. Вернешься, станешь моей правой рукой…» — «Вместо Непеса? А его куда же?» — «Куда, куда… — ядовито усмехнулся Джунаид-хан. — Стар он стал, руки уже дрожат. Ишь ты, сердобольный какой! Это у тебя от природы или с годами становишься такой? — Джунаид-хан впился глазами, будто шильцами. — Пусть сам Непес печалится…»
Ночь черным казаном опрокинулась над степью. Неумолчно звенели цикады. Если б рядом не ржали непоенные лошади и не перешептывались нукеры, то Аннамету показалось бы, что весь мир охвачен этой непроглядной теменью и тишью, нарушаемой лишь стрекотаньем ночных насекомых.
Вдали светлячками загорелись огоньки. «Люди там жгут костры, греются у огня. — Аннамет, почувствовав легкий озноб, накинул на плечи каракулевую дубленку. — А ты сидишь как сыч, света боишься. Что, если пойти туда? Говорят, ночью не держи путь на огонек, днем — на дымок. Не дойдешь — огонек потухнет, а дым рассеется… А куда я путь держу?»
— Не спишь? — раздался над ухом игривый голос Эшши-хана. — О чем думки-то?.. Нам бы до устья Мургаба добраться — там верблюды, вода, свои люди. Неспокойно мне отчего-то. Будто отец сон свой рассказывал. Хорошие рассказывать не принято: доброе само собой сбудется. О плохом отец не умолчит. Упреди плохое, учит он, если даже это сон.
— У каждого своя судьба, — вздохнул Аннамет. — У кого что на лбу начертано, того не миновать. На все воля аллаха. Кстати, сам хан-ага так говорит.
— Так это для черни, — Эшши-хан засмеялся тонким, завывающим смехом. — На аллаха полагайся, но ишачка своего стреножь покрепче. Иначе уведут. Аллах почему-то вместе с добром сотворил и зло, дьяволов, чертей, ангелов смерти. Зависть и ревность. Ненависть. А ненависть утешается местью, убийством. Сегодня я вот убил своего, но убил во имя мести к красным.
