Хотя в глубине души художник, конечно же, знает правду о самом себе, но воспринимает данность как истину. Не в последней инстанции, разумеется, но по крайне мере как попытку испытать самого себя, когда результаты неопределенны, а достижения сомнительны.
Из эссе Иосифа Бродского «Кошачье “Мяу”»: «Если истина о вещах не была добыта до сих пор, мы должны приписать это чрезвычайной неуступчивости мира, а не отсутствию усилий. Другим объяснением, конечно, является отсутствие истины; отсутствие, которого мы не принимаем из-за его колоссальных последствий для нашей этики.
Этика – или, выражаясь менее пышно, но, возможно, более точно, попросту эсхатология – в качестве движителя науки? Возможно; в любом случае, к чему действительно сводится человеческое исследование – это к вопрошанию одушевленным неодушевленного. Неудивительно, что результаты неопределенны, еще менее удивительно, что методы и язык, которые мы используем при этом процессе, все больше и больше напоминают саму материю».
Со временем сдержанность становится единственной возможностью защититься от языка, который всеяден. Ведь он заполняет все пустоты сознания и создает прямую угрозу быть погребенным в его многовековой толще, как на дне Финского залива. А пока гимн языку разносился над дюнами, гранитными валунами и ржавым остовом баржи, что почти целиком ушел в прибрежный песок.
Но не является ли этот гимн самоцелью? Вот в чем вопрос, на который и пытались ответить во время комаровских посиделок.
Отвечали по-разному, и в этом хоре каждый имел свой голос.
Дмитрий Бобышев:
Зрит ледяное болото явление светлой богини…
Пенорожденная – вниз головою с небес
в жижу торфяно-лилейную под сапоги мне
кинулась, гривной серебряной, наперерез.
Бедная! Белая – в рытвине грязной она отразилась…
Видно, и в самой ледащей из наших дорог —
лишь бы вела! – с ней замешана общая милость
низкому озеру Вялью и острову Милос,
и пригодится для чуда любой завалящий предлог.
Вот и гляди в оба глаза на мокрые волглые глади:
чахлые сосны, коряга застряла как хряк,
да лесопилка сырая вся чиркает сзади;
в кучу слежались опилки, и будка на складе
в серых подтеках глядит – отвернись от меня, Бога ради!
Это ведь родина. Что же ты плачешь, дурак!
Анатолий Найман:
Звонил Ленгаз, вошла Госбезопасность:
«Едва не угнан в Осло самолёт,
а вы предпочитали время года,
когда желтеют листья на дубах,
клубится зной и хлещет дождь со снегом
и фонари темнеют белой ночью —
по-шведски “солнце в полночь”…
