В голове грохотало пушкинское:
Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры дикие навел
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом…
Иосиф знал за собой эту способность – проваливаться в сумеречное состояние, выходом из которого было или неистовое выплескивание на бумагу отрывков художественного текста, организованных на ритмически и тематически соизмеримые отрезки, эписодии, или же полуобморочный, на грани истерики поиск того, кто услышит, поймет и пожалеет.
Ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди…
Конечно, знал, что жалость унижает. По крайней мере это знание ему вколотили в школе, размахивая образом высокого худого старика с густыми, свисающими, как заросли горной сосны над пропастью, бровями. Образом старика, который был похож на Фридриха Ницше. Звали этого старика Максим Горький.
Над классной доской висел писанный маслом иконостас – Пушкин, Горький, Маяковский.
И всякий раз становилось страшно от этой троицы, да еще и орден Ленина трепетал на высокой груди, на пиджаке или френче – «нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели»!
Однако ничего поделать с собой не мог, потому что после подобной процедуры (поиска и нахождения доброй души) становилось легче, можно было дышать и не болело сердце.
В 1972 году у балерины Кировского театра Марианны Кузнецовой и Иосифа Бродского родилась дочь Настя.
Через два месяца после ее рождения Иосиф уехал из страны.
Он так никогда и не увидел свою старшую дочь.
О своем отце Настя узнала только в 1995 году.
Ты узнаешь меня по почерку. В нашем ревнивом царстве
все подозрительно: подпись, бумага, числа.
Даже ребенку скучно в такие цацки;
лучше уж в куклы. Вот я и разучился.
Теперь, когда мне попадается цифра девять
с вопросительной шейкой (чаще всего, под утро)
или (заполночь) двойка, я вспоминаю лебедь,
плывущую из-за кулис…
Это стихотворение, посвященное Марианне Кузнецовой, было написано Бродским в 1987 году.
Видимо, так, спустя годы, разрозненные воспоминания складываются в картину, предвосхитить возникновение которой невозможно.
Например, на полотнах Гюбера Робера, что находятся в собрании Государственного Эрмитажа, воспоминания уже стали добычей воображения, и нет никакой возможности отличить реальность от вымысла, потому что и реальности-то никакой нет.
