Но применимы ли они к нему, чей путь был так извилист, да и сам он едва ли походил на античного героя, способного восклицать «увы мне!» и вслед за героями Эсхила и Софокла посыпать голову пеплом.
И тогда Иосифу в поисках ответа на этот вопрос приходилось мерить расстояние от Тепсеня до Узун-Сырта, от Сюрю-Кая до Хоба-Тепе, от Киргизского Седла до Кучук-Янышара, где был похоронен Волошин.
Он сидел тут на остывающем камне.
Смотрел с вышины на мысы Хамелеон и Киит-Атлама, а в голове крутилось:
Когда так много позади
всего, в особенности – горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
А потом поднимал перед собой руки, как тогда в Ленинграде на Адмиралтейской набережной, и ощущал, что между ними и гудящим на ветру склоном Кучук-Янышара существует пространство – загадочное, неведомое, изображенное на акварелях Максимилиана Александровича и полотнах Константина Федоровича Богаевского.
Рядом никого не было, и поэтому никто не мог видеть, как одиноко стоящий на вершине хребта человек прикасался к темной глади воды Коктебельского залива, к изломанным, напоминающим кардиограмму линиям Карадага, для которого время остановилось 150 миллионов лет назад.
Вторая поездка Бродского в Коктебель состоялась в октябре 1969 года, когда ему удалось раздобыть путевку в Дом творчества, однако на следующий год, одержимый страстью к перемене мест, он уже поехал в Ялту, оставив о местном Литфонде следующие воспоминания в виде «Первого письма Иосифа Бродского Виктору Голышеву»:
Старик, как жаль, что ты не смог
сюда сорваться: тут шикарно.
Старик, ты поступил бездарно;
ты, грубо говоря, сапог.
Я, старый графоман, и то
сумел. А ты ведь член Союза;
Представь себе январь без груза
треуха, пиджака, пальто…
Описывать же море мне
не стоит…
То штиль,
то шторм. И поутру, бывает,
причал весь обледеневает,
и солнце… всю эту гниль
лучами алыми насквозь
просвечивает…
А сам Дом Творчества – говно.
Похож на полусинагогу —
полуобщагу. Харч изжогу
обычно вызывает; но
харч в регулярные часы, —
и можно вкалывать не хуже,
чем дома. Вечером снаружи
транзисторы вопят и псы…
Но вообще-то дом пустует.
Одни вахтеры, и бюстует
средь холла с фикусом Антон
П. Чехов. Я перевожу
и сочиняю. Впрочем, редко.
Приняв снотворную таблетку,
я сплю…
Иосиф спит, и ему снится, как они ночью вместе с Мариной идут по улице Глинки в сторону Николы Морского. Навстречу им бежит человек, лицо которого выражает полную растерянность, видно, что он крайне напуган, потому что за ним кто-то гонится. Марина замирает на месте, но Иосиф крепко сжимает ее руку в своей, и они продолжают идти. Нет, конечно, не стоит останавливаться и выяснять, кто этот человек, нужна ли ему помощь, от кого он бежит, или, может быть, это он за кем-то бежит?
