За окном несутся назад черные проволочные деревья, заборы, столбы, перелески, засыпанные снегом бараки, пристанционные постройки, а профиль Марины, отражаясь в давно не мытом стекле, летит куда-то над всей этой круговертью.
Этот свой портрет может видеть только она.
Хотя у Бобышева есть одно стихотворение, которое способен написать человек, кое-что знающий об этом летящем, выведенном тонким грифелем профиле в частности и о портретном сходстве в целом.
Оно так и называется «Портрет»:
По черному, вгоняя землю в дрожь,
зимы прошелся белый грифель,
зимы промчался черно-белый вихрь,
замахиваясь на меня, как нож
разбойничий. Бросая душу в дрожь.
По-черному пришла ко мне любовь.
Как птицы по ночам с насеста
срываются, им оборвавши сердце,
разбив крылом и оцарапав бровь,
ресницы обломив, пришла любовь.
Такое ж обмиранье и испуг,
во рту такой же стукот дробный
и – крупно – глаз дрожащий и огромный,
и шарф, и вырывание из рук,
как птицы крик ночной и вкривь и вдруг.
Да, образ твой меня, как мягкий нож,
грозя бедой, вгоняя душу в дрожь,
застал, застиг, как «Стой, подлец, молчи!» —
азартный крик грабителя в ночи
под окнами прохожих застает.
А выглянешь – одна зима идет.
По белому, роскошествуя черным,
но и не тратя все без толку,
то прутик выбелив, то затенивши елку,
то наспех кое-где черкнув вороной
над крышею, морозом убеленной,
она (не различу – зима? любовь?)
пришла, и белый шарф, и глаз, и бровь.
Ночью на Свирьстрое прицепили вагонзаки.
Поезд дернулся, заскрежетал и грохнул передавшейся по составу от маневрового мотовоза волной.
С платформы тут же раздался лай собак и обрывочные голоса.
Сквозь сон Марина подумала, что вот, наверное, так же везли и Бродского в эти края. На боковом месте, подложив ушанку под голову, спал сидя молодой лейтенант. Перед ним на откидном столике стоял стакан в подстаканнике с недопитым чаем, а также лежала книга, вероятно, развернутая на той странице, где чтение было прервано.
Поезд дернулся и, скрипя на стыках, начал медленно набирать ход.
Какое-то время Марина лежала с закрытыми глазами, которые полосовал яркий свет пристанционных прожекторов.
Потом, когда состав набрал ход, и это невыносимое моргание закончилось, открыла глаза.
Приподнялась на локте и прочитала – М.Е. Салтыков-Щедрин «Сказки».
Лейтенант вдруг что-то забормотал во сне, задергался, завертел головой, и его ушанка тут же съехала ему куда-то за спину.
Марина Басманова: «И вот он одичал. Хоть в это время наступила уже осень, и морозцы стояли порядочные, но он не чувствовал даже холода. Весь он, с головы до ног, оброс волосами, словно древний Исав, а ногти у него сделались, как железные. Сморкаться уж он давно перестал, ходил же все больше на четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ прогулки есть самый приличный и самый удобный. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста еще не приобрел.
