Выйдет он в свой парк… в один миг, взлезет на самую вершину дерева и стережет оттуда. Прибежит, это, заяц, встанет на задние лапки и прислушивается, нет ли откуда опасности, – а он уж тут как тут. Словно стрела соскочит с дерева, вцепится в свою добычу, разорвет ее ногтями, да так со всеми внутренностями, даже со шкурой, и съест. И сделался он силен ужасно, до того силен, что даже счел себя вправе войти в дружеские сношения с тем самым медведем, который некогда посматривал на него в окошко…»
За окном начинало светать.
Отложила книгу и, накрывшись с головой шерстяным одеялом цвета слабого раствора марганцовки, уснула.
Марине приснилась их квартира на улице Глинки: как она идет через кухню и ванную, минует длинный заставленный шкафами коридор и попадает в бывший танцевальный зал с огромными, почти от потолка до пола окнами, которые почему-то наглухо замазаны белой масляной краской, как это бывает в больницах или в общественных уборных. Марина поднимается на сцену, где стоит ее кровать, к которой придвинут стол.
За столом сидит Иосиф.
Он сидит спиной к Марине и что-то пишет.
Он сосредоточен, однако он чувствует ее приближение, и в тот момент, когда она оказывается на сцене, громко говорит:
– Я хочу прочитать тебе стихотворение!
– Прочитай, – Марина пожимает плечами и садится на кровать, что больше походит на топчан, накрытый полосатым сиротским матрасом, поверх которого накинут плед цвета слабого раствора марганцовки.
Иосиф начинает читать:
Мы возвращаемся с поля. Ветер
гремит перевёрнутыми колоколами вёдер,
коверкает голые прутья ветел,
бросает землю на валуны.
Лошади бьются среди оглобель
черными корзинами вздутых рёбер,
обращают оскаленный профиль
к ржавому зубью бороны.
Ветер сучит замерзший щавель,
пучит платки и косынки, шарит
в льняных подолах старух, превращает
их в тряпичные кочаны.
Харкая, кашляя, глядя долу,
словно ножницами по подолу,
бабы стригут сапогами к дому,
рвутся на свои топчаны…
Закончив чтение, не оборачиваясь, Иосиф спрашивает:
– Тебе понравилось?
– Нет.
– Почему?
– Потому что я не люблю твои стихи, я люблю стихи другого поэта.
– Интересно, и какого же? – голос Иосифа осекается, и кажется, что он сейчас задохнется и перейдет на крик.
– Ты знаешь, какого, – Марина хочет встать с топчана, но некая неведомая сила удерживает ее на месте, – хватит, я устала об этом говорить.
– Я не верю тебе, ты так говоришь специально, чтобы сделать мне больно, – Иосиф медленно разворачивается, и Марина наконец видит его лицо – оно абсолютно бледное, с плотно сжатыми посиневшими губами. Видно, что ему нехорошо.
