Абстрактное существование внутри абстрактного северного пейзажа в движении.
И почему-то сразу же вспомнились «Железнодорожные пассажиры» Франца Кафки: «Если поглядеть на нас просто, по-житейски, мы находимся в положении пассажиров, попавших в крушение в длинном железнодорожном туннеле, и притом в таком месте, где уже не видно света начала, а свет конца настолько слаб, что взгляд то и дело ищет его и снова теряет, и даже в существовании начала и конца нельзя быть уверенным. А вокруг себя, то ли от смятения чувств, то ли от их обострения, мы видим одних только чудищ, да еще, в зависимости от настроения и от раны, захватывающую или утомительную игру, точно в калейдоскопе. “Что мне делать?” или “Зачем мне это делать?” не спрашивают в этих местах».
Вот и решил от Коноши до Норинской идти пешком.
По Октябрьскому проспекту вышел на трассу, что вела на Пежму, а оттуда на Вельск.
Коль скоро расконвоировали, то, стало быть, доверяют, мол, иди, все равно бежать тут некуда, особенно городскому.
Вот и пошел.
Однако вскоре пыльная гравийка утомила, потому и свернул на раскатанную лесовозами однопутку.
Мужики с машинно-тракторной станции сказали, что так до Норинской короче выйдет. А еще посоветовали в Пежму не ходить, там пежмари – народ драчливый, могут и убить. И сразу начались прозрачные, пряно пахнущие хвоей боры. Дорога то выбиралась из-под черной талой воды и восходила на земляные осыпающиеся уступы, заросшие кустарником, то вновь проваливалась в топкие овраги, которые месяца через полтора оживут тучами комаров и мошки.
К полудню стало жарко.
Взобравшись на пологий, растрескавшийся оврагами холм, лес тут же и затих, остановился, перестал двигаться навстречу.
Это и есть горовосходный холм, с которого видны леспромхозовские вырубки и стеклянные канифолевые потоки между стволов.
А еще отсюда, с вышины, кажется, что небо переворачивается, и облака, влекомые ветром, повитые низким рваным свинцом (ночью, скорее всего, будет дождь), находятся в светлом подземелье.
Это очередное безымянное озеро.
Хотя, конечно, местные знают, как его именовать – Бездонное, Черное, Вельское, Чижкомох.
Да, озера на Севере таинственны, и все знают, что они есть глаза леса, обращенные вверх: немигающие, недреманные, остекленевшие вовек глаза.
«Недреманное Око» есть икона, изображающая младенца-Христа с открытыми глазами. Недреманный значит неспящий, вечно бодрствующий, все видящий.
По пути попалась какая-то заброшенная деревня – несколько пустых, обвалившихся изб-пятистенок и часовня, срубленная «в лапу», без купола, разумеется, с дырой в потолке, кем-то неумело заделанной ржавым кровельным железом.
