Ритмы восхода | страница 13
— Как трогательно, — сказала она. Они помолчали, потому что говорить было, вроде, не о чем.
— Ты отсюда поедешь домой? — спросил Яков Михайлович.
— Да, — ответила она.
— Хочешь, я подвезу тебя?
— А Сева? Вы ведь приехали вместе.
— Он не обидится. Так я подвезу тебя?
— Нет, — сказала Галя. — Я не люблю ездить на мотоцикле. Предпочитаю авто. Пока, Сева, — попрощалась она и ушла. Яков Михайлович долго смотрел ей вслед. Он смотрел в ее сторону, когда она уже скрылась в толпе, а шустрые мальчики стали расходиться.
— Круторебрая дева Галина, — вдруг изрек он с чувством и снова повторил, — круторебрая дева Галина.
Не знаю, почему он сказал это. Что она стройна, каждому видно. Глядя на нее, никак не скажешь, что она с восьми до четырех гнет спину чертежницей в каком-то конструкторском бюро. Все это так. Но я никогда не слышал, чтобы о девушке говорили «круторебрая». Это, конечно, здорово, но мне не понять, зачем ему понадобилось так высказываться. Впрочем, я не очень-то и хотел его понять, потому что он разозлил меня. Вообще-то я незлобливый, а тут мне просто не хотелось на него смотреть.
На моем месте каждый бы разозлился. Вроде бы мы приехали на пляж вместе и, вдруг, вместо того, чтобы искупаться и спокойно вернуться домой, он затеял разговор с Галей. Это не беда: каждый может разговаривать с кем хочет. Но если ты привез человека на пляж — будь добр, отвези его и обратно. И нечего уповать на то, обидится Сева или не обидится. Проще не доводить до этого дело. Даже ради самой крутореброй девушки на свете не стоит бросать на полпути товарища.
Мне это очень не понравилось. Я не говорю уже о том, что мы приехали на моем мотоцикле, за который я выложил двести пятьдесят рублей копейка к копеечке. Просто мне, вдруг, показалось, что никакие мы не товарищи, раз он мог так легко отделаться от меня. Тогда не стоило и возиться со мной — учить меня ездить на мотоцикле. А уж беседовать с нами по вечерам и развлекать нас музыкой было и вовсе ни к чему. Лучше, когда люди раскрываются сразу, а не играют втемную.
Яков Михайлович, словно почувствовав мои мысли, присел рядом на песок и положил руку мне на плечо.
— Хочешь, я устрою тебя в свой институт? — спросил он вдруг. — Заканчивай школу, и я все сделаю, — ему хотелось исправить положение.
Он преподавал в технологическом институте и, конечно, мог протолкнуть меня туда. Это бы ему ничего не составило. Только я не для того перешел в вечернюю школу и стал работать на заводе, чтобы соваться в первый попавшийся вуз. Меня и раньше не очень-то привлекали цеха, корпуса и прочие шумные помещения, а теперь, поработав, я точно знаю, что мне там делать нечего. Я не хочу сказать ничего плохого о ребятах, с которыми работаю, но это не мое место.