— Так, говоришь, приседал?!
— Пятьсот сорок шесть раз!
— Молодец!
— Ага. А ты чего кричишь?
— Не знаю! — воплю я. — На горе всегда кричать хочется.
— И мне то-оже!
Ярошка внезапно осекается и понижает голос:
— Пап, здесь кто-то есть.
— С чего ты взял?
— А вон гляди, дым.
Над вершиной горы, почти касаясь камней, плывут белесые полосы.
— Ды-ым? Это не дым, Яроша. Это облака.
— Облака? — сын недоверчиво смотрит на меня и вдруг верит: — Облака! Настоящие!
— Самые настоящие.
— И их можно потрогать?
— Хоть залезай на них.
— И-их! — взвизгивает Ярошка и мчится по каменистой пологой тропке к валунам, забирается на верхние и по пояс скрывается в белой пелене.
Я тороплюсь к сыну, но порыв ветра уже сносит пелену в сторону.
— Холодно, — смеется Ярошка, тянется за убегающим облачком и замирает.
— Папа, — тихо говорит он. — Посмотри.
Я знаю, от чего замер сын, от чего стих его голос. Я ждал этого и теперь понимаю, что за этим, собственно, сюда его и вел.
Огромное зеленое пространство раскинулось под нашими ногами. Лес мягкими волнами ниспадает вниз и уходит равниною за восточный горизонт. Зеленую гладь разрывают многочисленные льдышки озер. Отсюда, сверху, видно, как одни переливаются друг в друга, и уходит далеко-далеко в даль голубая цепь, другие, словно «синюшкины колодцы», затерялись в чащах лесов, соединившись между собой ниточками речек и дорог. Далеко на горизонте вправо и влево подперли небо сизые столбики. Это дымят заводы далеких городов. А вот и наш городок.
— Игрушечный, — умиляется Яроша.
Крохотные домики старого города сливаются с подходящим вплотную к нему лесом. Даже собор, старая церковь — самая большая, наверное, не только в здешних местах, но и на Южном Урале, кажется отсюда веселой поделкой шутника-кукольника.
— А вон бабушкин дом, смотри, папа!
Я ничего не вижу. Белые кубики нового города кажутся мне похожими друг на друга. Кубик-дом, кубик-квартал теснят и обрывают извилистые цепочки деревянных домиков.
— Ого! Вот это самолеты!
Мимо нас проносятся огромные голубые стрекозы-сторожевики. Ярошка прыгает по камням, машет руками, стараясь схватить заманчиво зависший живой вертолет, но не получается, и вскоре, запыхавшийся садится рядом:
— Давай пить.
И я ощущаю, как дерет в горле. С легким хлопком срывается пробка. «На!» Сын делает жадный глоток и тут же сплевывает:
— Фу, гадость какая!
Пробую я и тоже выплевываю. Для лечения горла может и годится. Но для питья…
— Вот тебе и попили. — Улыбка на моем лице явно натянутая. Внизу раскинулась огромная чаша верхнего озера. — Сюда с рюкзаком идти надо, а мы с тобой — с бутылкой отравы. Пошли скорей обратно, а то иссохнем.
