— Вон там, — указываю я на гряду камней на середине поляны.
— Ура! — вопит Яроша и мчится к роднику. — Давай наперегонки!
Подбегаем одновременно и останавливаемся. Воды нет.
— М-да, — тяну я. — Пересохло. Жаркое лето.
Ярошка удрученно ковыряет еще влажную землю. Вытаскиваю бутылку с водой.
— Давай это попьем, что ли?
Яроша смотрит на бутылку, потом на чащобу. Отсюда горы не видно, но чувствуется, что стена леса уходит куда-то вверх. С высоты доносится ровный и низкий гуд.
— Нет, — говорит сын, — потерплю. Наверх заберемся, там и попьем.
Мне самому хочется пить, но сын прав. При подъеме пить еще сильнее захочется.
В гущу леса, в гору уходят десятки тропинок. Только по одной из них путь относительно не труден, но я не помню этой тропинки. Что ж, пойдем наугад.
Тропинка круто уходит в гору и скоро обрывается густыми зарослями кустарника и папоротника.
— Не угадали.
— Повернем обратно, — предлагаю я. — Другую поищем.
— Пошли напрямик.
— Трудно будет.
— Пошли, — и сын по грудь проваливается в траву.
…Позади нелегкий крутой подъем через заросли цепких кустарников, колючих молодых сосенок, через завалы стволов деревьев и их корней. Свою широкую папоротниковую шляпу сын потерял, В волосах запутались сухие иглы и листья, рубашонка и шорты заляпаны смолой. Смотрит на мою сумку.
— А? — спрашиваю я и лезу в нее.
Яроша отрицательно качает головой.
— Там, — говорит он и показывает рукой вверх.
До вершины, до нагромождения огромных валунов метров сто по прямой. Оставшийся путь не кажется тяжелым. Самое трудное позади. Лес кончился, впереди сплошной зеленый ковер невысокой и ровной, будто постриженной, травки. Но эти метры мы преодолеваем не быстрее пройденных зарослей. Ноги скользят, как на хорошем льду. Теперь Ярошкин посох не украшение, а самое необходимое снаряжение. Я тоже выбрал сук покрепче. «Ай!» Оглядываюсь. Ярошка катится на животе вниз по склону.
— Держись! — кричу я, поскальзываюсь, и ветер свистит уже у меня в ушах. Сын цепляется за куст, я — за корягу.
— Ого! — Ярошка немного напуган.
— Прокатились, — я озираюсь на каменную глыбу, лежащую несколько в стороне. Посохи наши утеряны, и мы выбираем не самый быстрый, но наверняка безопасный способ передвижения — на четвереньках. Наконец, трава кончается. Встаем на ноги. Мои чуть дрожат. На лице сына светлые полоски. Но вот она, вершина! Не сильный, но крепкий и уверенный ветерок сдувает с нас усталость, и я ору:
— Как дела, Ярошка!
— Нормально! — перенимает мой тон сын.
