Бабушка беспокоилась обо мне ещё больше. По словам Маши, она говорила моей маме, что я, возможно, буду, как Леонид. Маша не знала, что это значит — разве что, родись я мальчиком, меня назвали бы его именем. Я тоже не знала, что это значит, но, приученная не задавать лишних вопросов о семье, просто подчинилась, мрачно думая о том, что осень никогда не наступит.
Несмотря на мой изначальный протест, это лето оказалось одним из лучших в моей жизни. Я придумала, как обходить бабушкины правила, и очень гордилась собой. Частенько около полуночи я вылезала из окна — предварительно оставив вместо себя в постели куклу — садилась в электричку и уже через полчаса была в Москве, где встречалась со своим будущим (теперь уже бывшим) мужем. Дмитрию Марголису было восемнадцать, он был студентом, футболистом и красавчиком с темными усами — «как молодой Ален Делон»[27], с завистью говорили мои подружки.
Я была ещё школьницей, поэтому мне, естественно, льстило его внимание, и я изо всех сил стремилась удержать его интерес. Когда он приезжал в Жуковку, я всё бросала, чтобы увидеться с ним. Бабушке при этом я объясняла, что хочу в одиночестве позаниматься историей под соснами на другом конце деревни или что мне позарез нужно купить бутылку молока (магазин был в пяти минутах ходьбы, но я ходила «за молоком» часа два).
Позже бабушка говорила мне, что мои тайные отлучки не укрылись от неё, но моей матери она ничего не сказала. Она много раз могла поймать меня, но предпочла делать вид, что всё нормально, предоставив мне самой разбираться со своей любовью и личной жизнью. Недавно, когда мы с мамой наконец начали обсуждать историю семьи, она сказала, что Нина Петровна со мной была словно другим человеком. «От меня, а тем более от Леонида, она никогда бы не потерпела такой вольницы, какую позволяла тебе», — удивлялась она. Правильно говорят: суровые со своими детьми, родители превращаются в воск с внуками.
В моём случае бабушкина необычайная терпимость была ещё и следствием того кульбита, который совершила наша семья: из небожителей мы превратились в политических изгоев. Бабушка, очевидно, почувствовала, что ей отныне придется соразмерять свою тягу к совершенству с нуждами повседневной жизни, в которой человеческие взаимоотношения были важнее чистоты коммунистических идеалов. Тем не менее, режим у меня был очень строгий: завтрак, затем мировая литература, обед, история и английский язык. Благодаря её решительным усилиям, мне удалось поступить на филологический факультет МГУ.
