— Что вы там остолбенели, Кравцов? Живо!
Сергей плюхнулся на сиденье, вцепился в маховики.
— Вправо ноль тридцать!
— Есть, вправо ноль тридцать.
— Огонь!
Орудие вновь стреляло. Пробегали, поднося снаряды Суржикову, Лешка-грек и Женя. Суржиков орал что-то, а что — в грохоте разобрать было невозможно. С бруствера свалилась в окоп Танечка-санинструктор, спрыгнули двое связистов. Потом связисты вынесли забинтованного Асланбекова к подъехавшему грузовику Поманысточки. Танечка побрела вслед за ними, беспомощно опустив плечи.
— Огонь! Огонь!
Командир взвода, как влитой, стоял на бровке бруствера. Он сорвал с головы фуражку, ветер развевал его волосы и алое полотнище флажка. Когда нужно было подать команду, лейтенант вскидывал флажок, как-то легко привставая на цыпочки:
— Огонь!
На минуту возникла пауза. Ее тотчас заполнил усиленный мегафоном гневный голос Мещерякова:
— Лейтенант Тюрин, немедленно опуститесь в окоп… Лейтенант Тюрин…
— Огонь!..
— Черт вас подери, это — мальчишество!..
Тюрин спрыгнул в окоп, но, видно забывшись, через минуту опять оказался наверху, в самом центре грохота.
Он жил этим грохотом, этим боем, и Сергей, внося положенные поправки, то и дело восторженно поглядывал на него.
— Стой, не за-ря-жай! — донеслась команда Мещерякова.
Стлался над позицией сизый дым. От внезапной тишины заложило уши. Суржиков выбрасывал за бруствер стреляные гильзы, и они, сталкиваясь, звенели коротко и сухо.
— Доложить о потерях и расходе боеприпасов! — потребовал Мещеряков.
— Первое: один ранен. Расход — тридцать шесть.
— Второе: потерь нет. Расход — сорок.
— Третье: двое убитых, двое раненых. Расход — девять…
— Ранен один, — доложил Бондаревич, — расход тридцать три.
Только сейчас Сергей заметил: левый рукав гимнастерки Бондаревича в крови, она сочится по пальцам, капает в притоптанный песок. «Ведь тоже ранен. Почему же — один?»
К Бондаревичу подбежала Женя:
— Танечку позвать, товарищ сержант?
— Не стоит. Принесите аптечку.
Женя и Чуркин бинтовали Бондаревичу руку, Суржиков смазывал пушсалом забитый пороховой гарью затвор, Лешка-грек тщательно засыпал песком пятна крови на дне окопа и на аппарели, это была кровь Асланбекова, о котором почему-то уже не вспоминали. Увезли и — все…
Чуркин принес запоздалый завтрак: «Хватай, славяне, пока с пылу, с гару». Расхватали. Как же так? Убитые в двадцати шагах, где-то в медсанбате захлебывается кровью Асланбеков, а тут — жрут…
— Чего не питаешься, Сергунек?
