— А кто же сбил его, а, ребята? — спохватился вдруг Лешка-грек, и будто по мановению волшебной палочки оборвался разговор. Сбить-то сбили, но, в самом деле, кто?
— Мы!.. Чего тут распотякивать? — уверенно сказал Суржиков и потянулся так, что хрустнули суставы. — Размочили! Теперь хоть один, да будет значиться.
Чуркин, до этого молча улыбавшийся в усы, потягивая козью ножку, незаметно подмигнул сержанту:
— Не спешите с козами на торг. Тут, братцы, дохлое дело.
— Как так — дохлое? — опешил Суржиков.
— А просто. Видал, сколько нас тут напихано? Дивизионов пять, стало быть, пятнадцать батарей. В небо пуляли все, а самолетишко сбили один-единственный. Вот и прикидывай, как тут славу делить.
— Отмочил… На кого-то же самолет все-таки запишут?
— Факт. Соберутся командиры, накидают бумажек в шапку, встряхнут и — разбирай. Одна — счастливая, кому досталась, тот и герой.
Бондаревич, пряча усмешку, отвернулся. Расчет обескураженно молчал. Лешка-грек даже рот приоткрыл. Суржиков, пристально вглядываясь в непроницаемо-спокойное лицо Чуркина, недоверчиво покачал головой:
— Ври, дед, да не завирайся. Тоже придумал — в шапку… А если наш Мещеряков невезучий?
— Стало быть, невезучие и мы вместе с ним.
— Ну, не-е-ет… Тебе, воронежский, ввиду твоих преклонных лет, может, и ни черта не надо, а мне, понимаешь, орден нужен… — Суржиков улыбчиво сощурил глаза и резко провел ребром ладони по горлу: — Вот как нужен!
— Да на кой он тебе? Жить без него не можешь?
— С орденом все-таки, знаешь… — Суржиков покосился на сержанта и, наклонившись к Чуркину, добавил доверительно: — Секрет при себе ношу. Есть у нас в станице Кузя-цирюльник, — я на этого охламона давно зуб имею, — так вот уверял Кузя, что из меня по гроб жизни героя не получится. Мы и договорились, значит, с ним полюбовно: если я домой с орденом приду — сразу же набью морду Кузе, а если, как сейчас, голенький, тогда — наоборот.
По окопу прошелестел сдержанный смешок. Чуркин поцокал языком, участливо вздохнул:
— Нда-а, попал ты, атаман, в пики. Ну ничего, загодя нос не вешай, тебе еще не скоро биту быть.
Взрыв хохота оборвали удары в буфер.
— Видать, нам нынче скучать не придется, — заключил Чуркин, вскакивая на платформу.
…В начищенных до глянца сапогах, выбритый и сияющий Тюрин уже нетерпеливо топтался на бруствере своего окопа. С КП опять вынесли стул, и на него, ежась, уселся Мещеряков. Расчеты, заняв боевые места у орудий и приборов, ждали команды.
