Эскадронный входит мелкими шажками, по-стариковски, истово крестится на образа и только после этого обращается к солдатам:
— Здорово, братцы!
— Здравия желаем, ваше благородие! — отвечают новобранцы не очень дружно. Но эскадронный благодушно кивает головой, дескать, это ничего, другого пока от вас и не ждем.
Несколько минут он молчит, рассматривает новобранцев, чем приводит некоторых в смущение, а у иных вызывает легкий подавляемый смешок.
— Вот, братцы, привел господь с вами познакомиться и послужить вместе. Видите, я уже стар, прослужил царю нашему батюшке и отечеству пятьдесят лет.
Эскадронный производит двойственное впечатление. Кроткие голубые глазки, седая бородка и благостное выражение морщинистого лица придают ему сходство с Николаем-угодником. Голос же, хрипловатый, с прорывающимися командирскими нотками, настораживает новобранцев. Ростом командир невелик, держится прямо, двигается легко.
Дядька, примостившись на краешке скамейки, умильно поглядывает на начальство, время от времени покручивает головой и сладко вздыхает. Неожиданно старик ласково спрашивает:
— А что, Кулебакин, — встань, братец, — ты плакал, уходя из дому на солдатскую службу? Не стыдись, дружок, признайся!
Эскадронный ждет ответа и смотрит поверх голов, так как Кулебакина в лицо он еще не знает, а вызывает по списку. Список лежит перед ним рядом с маленькой книжечкой. Потом солдаты узнают, что текст «Задушевного слова» напечатан в типографии.
Кулебакин встает и оказывается щуплым пареньком, на вид почти подростком. Так что никто, пожалуй, и не удивится, узнав, что он действительно плакал.
Эскадронный с жаром восклицает:
— Да, не одна слеза горючая пролилась на грудь добра молодца!
Старик заглядывает в свою книжечку, а солдаты, как по команде, устремляют взгляд на цыплячью грудь Кулебакина.
— Кто из вас не пролил слезы! Садись, Кулебакин. Кто не пригорюнился, покидая отчий дом? — риторическим вопросом разражается старик.
Но его понимают буквально.
— Я не пролил, — раздается голос.
Подмигнув товарищам, поднимается худой, остроносый, глаза у него светлые, неспокойные…
— Тебя как звать? — спрашивает эскадронный.
— Недобежкин Илья!
Эскадронный замечает добродушно:
— Ну что ж, братец, хоть и не пролил ты слезы, а признайся: свербило на душе, как покидал отчий дом?
— Никак нет, ваше благородие, не свербило. И чего ему свербить? И не из дому шел, а от хозяина, чтоб ему все кишки повыворотило!
Недобежкин собирается развернуться со двоими воспоминаниями, но Шкура, извиваясь ужом, проползает между новобранцами и с силой дергает Илью сзади за рубаху. Командир продолжает как ни в чем не бывало:
