— Так к старому Тану и иди, он шкурами промышлял, у него все найдется.
— А… а дочка?
— Говорю ж — она в деревню не выходит. Вообще на люди не показывается, — пояснил староста. — Скажешь ей, что случилось, похоронишь Тана за домом, мотыга у них есть, уверен. Ну и собаку вернешь… хотя на кой она дочке-то?
— Мало ли… А как она одна жить станет, если на люди не показывалась?
— Это уж не твое дело, — отрезал староста, и Люта благодарно ткнулась носом в его руку. — Спроси, можно ли пользоваться вещами Тана. Думаю, она разрешит, а нет, тогда уж вернешься.
Поблагодарив, Айлан понес Тана обратно. На этот раз ему дали мальчишку в помощники, но от того было больше шума, чем пользы, и Айлан скоро прогнал его назад в деревню.
— Что б тебе пониже не поселиться, — бормотал он, входя во двор.
Хотя какой там двор — три на три шага, Тан ведь даже птицу не держал — охотой промышлял.
— Девушка! — позвал Айлан. — Дочь Тана!
«Забыл спросить имя. Все забывают», — невольно фыркнула Люта.
— Куда запропастилась? А, может, в лес ушла, по ягоды… хотя тут такие ягодки, что лучше дома сидеть!
Яму Айлан копал долго — на этом-то каменистом склоне. Спасибо, место выбрал хорошее — меж корявых корней еще не старой, могучей сосны.
— Нельзя же просто вот так на камень… — проговорил он, оглянулся и встретился взглядом с Лютой. — Как думаешь, можно войти в дом? Хоть покрывало взять…
Она порысила впереди, поддела носом крючок, показала, что брать для погребения… вернее, рычала и наступала на Айлана, пока он не сел на сундук, не хлопнул себя по лбу и не принялся рыться в тканях.
— Темное, да? Потому что немолодой мужчина, — очевидно, Айлан успел запомнить кое-что из принятого в этих краях. — Что ж, это подойдет, наверно…
Он бережно окутал тело Тана несколькими витками темно-синей ткани, опустил его в яму. Люта за ремень приволокла двустволку и хотела бросить вниз, но Айлан перехватил ружье за цевье.
— Ты чего это! Такое — в могилу! Нет уж, пусть служит во славу хозяина на этом свете… То есть я отдал бы его дочке покойного, — добавил он, видя оскаленные зубы, — если бы она хоть показалась. Но вряд ли она им пользоваться умеет. И отдачей ее снесет… вон в те кусты!
«Умею! Не снесет!» — Люта могла только рычать и крепче цепляться за ремень, но Айлан уступил.
— Пускай ржавеет, мое какое дело, — мрачно сказал он, когда она утащила двустволку в укромное место, и принялся закапывать яму. — Ну… покойся с миром, добрый человек, а я пойду шкурой займусь. Эй, собака, покажи, где у вас там что для выделки хранится!..
