Роста в ней было с две Люты. Ну ладно, полторы.
— Чего? — зевнула она.
— Я дочь Тана, — ответила Люта. Внутри у нее все оцепенело от ужаса — много лет ей не приходилось говорить с людьми… или не совсем людьми. — Айлан сказал, что оставил мою долю у вас.
— А если он солгал?
— Догоню и убью, — сказала девушка. Придется подождать, конечно, но ни один человек не уйдет от оборотня.
— А если солгу я? — Трюдда навалилась грудью на прилавок, и он затрещал.
— Тебя труднее убить. Но не невозможно, — сказала Люта.
Похоже, в жилах лавочницы течет кровь великанов, а их зубами не взять. Так на что ружье дано!
— Тан сказал точно так же… Значит, тот захожий парень не солгал, и Тана больше нет?
Люта помотала головой.
— Я теперь вместо него, — сказала она. — Мне нужны припасы и деньги, а то из оружейной лавки меня выгнали.
— Сама справишься? — спросила Трюдда.
— Да. Только если деньги будут. В патронташе-то… мало уже.
— Э, только ты без грабежа! — гулко расхохоталась лавочница. — Вылитый папаша… А лицо… это они тебя?..
— Если б они, я б на четырех лапах бегала, — фыркнула Люта. Так они условились говорить с отцом. — Веткой хлестнуло, спасибо, глаз цел. Я тогда совсем маленькая была.
— А чего никогда к нам не выходила? Отец не велел?
— Не велел. Теперь пришлось.
Трюдда помолчала, потом заворочалась за прилавком, вышла на свет — громадная, но соразмерная женщина, взяла Люту за подбородок и повернула к пыльному окошку.
— На него похожа, — заключила она и вдруг сменила тему: — А тот мальчишка-то не соврал? Он черного оборотня положил?
— Выследил его — отец. Добил — чужак, — коротко ответила Люта. — Отец… не успел уже…
— А ты где была?!
— Меня он на такую охоту не брал. Говорил, рано еще, — если говорить коротко и отрывисто, то не расплачешься.
— Ох, глупые оба… — Трюдда сгребла ее в охапку с ружьем вместе, прижала к необъятной груди. — Ну, поплачь, поплачь, полегчает…
Тщетно — глаза у Люты были сухими, ни слезинки не удалось выдавить.
«Запах… — трудно его не ощутить, когда тебя вдавливают носом в чужое тело. — Я знаю этот запах!»
Сладковатый, но не приторный, — так пахнут летние цветы на жарком солнце. И вроде бы пудра и помада — у мамы было немножко для самых важных праздников, и Люта запомнила запах. И еще что-то…
От отца пахло вот так, когда он возвращался из деревни. Не всякий раз, но случалось. Он говорил: «Хватит меня обнюхивать, просто зашел позабавиться!» Вот, значит, где и с кем он забавлялся…
— Я соберу, что обычно твой отец на зиму брал, — сказала наконец лавочница и отстранилась.
