— В груди болит… давнишняя хворь. — Старик лгал, не решаясь сообщить о Катьке, мысль о которой не покидала его.
Володька покрякивал и отдувался, стаскивая ботинки, потом уложил в сундучок гармонь и лишь только лег, захрапел на всю палатку.
А Сережке было не до сна: чудесный день закончился совсем неожиданной и неприятной стычкой с Радаевым… «Копнуло же черта заглянуть в чужую палатку!.. и ничего там не нужно мне было… Ботинки, правда, худые… ввязался в историю!.. Только себе навредил».
«Клюква!.. теперь, поди, цветет!.. и с Настькой про меня, наверно, разговоры всякие», — тревожился Бисеров, очутившийся в положении слабого и обманутого.
Вместо ясных мыслей, которые давались ему всегда легко, теперь была в голове несусветная путаница… «Володьке что?.. смазлив, покладист, имеет музыку — таких девки любят. Умом не больно остер, зато в жизни везет: Галка вон так и липнет… а вот у Сережки и к музыке сроду влеченья не было, и оспа испятнала лицо рябинами… Как умом ни блесни, а все — рябой! Заметно каждому. Против веснушек средство какое-то есть, а эти — носи до смерти!»
«Ну и он — сапожник этот — не ахти красавец! — пробовал утешить себя Сережка. — Напрасно к нему Настя — с растворенной душой!..»
Тихонько, чтоб не разбудить кого, он пошарил на тумбочке, так же осторожно достал из кармана спички и отвернулся к полотняной стенке. Володькино зеркальце было дешевое, меньше ладони, к тому же разбитое — с звездой в углу, а спичка сгорала быстро, обжигая пальцы, — но все же успел разглядеть себя придирчивым взглядом… Кроме крупных неглубоких рябин на смуглой коже, нет никаких изъянов, зато глаза — с огоньком, и зубы ровные, чистые — не болели ни разу, и лобик умный, а русые густые волосы и прическа ершиком — первый сорт…
«Ничего, повоюем! — заключил он. — А завтра саму расспрошу, все до мелкой подробности, чтобы ясность иметь».
Зеркальце опять положил на то место, где оставил Володька, и только было улегся…
— Сереж… Сережа, — позвал женский вкрадчивый голос. — Выдь-ка сюда.
Узнав Настю, он поспешно, кое-как оделся и бесшумно выскочил из палатки. Необычный вызов насторожил его, но и обрадовал.
— В чем дело? — спросил Бисеров с подчеркнутым отчуждением.
Настя отвела его в сторону и, припав ртом к самому уху, завздыхала:
— Катька-то… обокрала нас!
— Не может быть?..
— Обокрала… и меня, и Маруську, и Галку — всех! и деньги, кои остались, все забрала… обделала подчистую, пока на реке были.
Сережку начинало знобить.
