— Найдется, — все еще не верил он. — Поищите хорошенько.
— Да все перешевыряли — нет!
— А сама-то где?
— Сбежала, тебе говорят! Как быть-то — посоветуй?
Но и он терялся: в самом деле, куда пойдешь ночью?
— И тети Вари, как на грех, нету. Пойду, Петьку разбужу, — заторопилась Настя.
Но Сережка поймал ее за руку:
— Подожди, — требовательно сказал он, а сам медлил, не решаясь о чем-то спросить.
— Ты что? — взглянула она пугливо и уже совсем тихо, но настойчиво повторила: — Пусти…
— Сперва скажи: кто он тебе?.. симпатия или кто? по совести, без игры в жмурки.
Тут она поняла, что встревожило Сережку, и ее лицо расплылось в улыбке, а глаза стали большими. Сбивчиво и торопливо, словно оправдываясь, она рассказала о Петьке, что знала, а о себе — и говорить-то было нечего…
— То-то, а я подумал…
— Да нет же! ничего нет и не было. А ты уж сразу и загорелся? Смотри, совсем не сгори, — улыбнулась она… — Так Петьку-то разбудить, что ли? — Она уже спрашивала и ждала, готовая поступить так, как скажет Бисеров.
— Как хочешь… а лучше — иди спи. Беду поправим общими силами: деньги у нас с Володькой есть — выручим.
— Ну прощай тогда. — И сама, дотянувшись губами, поцеловала. — Прощай… А с ним помирись: негоже получилось у вас… Ночь-то, Сереж, погляди, какая! — залюбовалась она, совсем позабыв ущерб и беспокойство, причиненные Катькой. — А я иду к тебе и боюсь чего-то. Темно уж очень… дороги к тебе не видно.
— Бояться нечего, — тихонько говорил Сережка, напрасно стараясь придать сухость своим словам. — Все спят, а я… и думы разные… безусловно, мол, у ней с ним что-нибудь есть, ежели такая встреча… Идем погуляем, все равно не спится…
Ей и самой хотелось побыть с ним. Они немного прошлись тропой мимо палаток и скоро опять вернулись.
— Нет, Сереженька, спать надо. Завтра ведь нас рано-рано поднимут, — сказала она с улыбкой, — Иди-ка спи, суматошный…
В палатке все спали.
Сережка впотьмах осторожно прошел к своей постели и улегся тихо, чтобы не разбудить кого. Он старался заснуть, — но было опять не до сна.
«Ну вот и выяснилось, — подумал он облегченно. — Значит, Петька тут ни при чем… А то бы — пошла война! Оказывается, как здорово ошибиться можно?.. А Катька эта — действительно… своих обокрасть. Ведь только додуматься надо!.. А мы ее тут жалели».
Потом припоминал свою работу на канавах, когда поднимали «Лорейн», слова Колыванова, его строгую речь на собрании в столовой и выступление Харитонушки, который, не называя имен, но безусловно имея в виду Володьку Сенцова и Бисерова, говорил с осуждением:
