Мисаил вскрыл козырь, почесал живот и, обращаясь кощунственно к богу, прочел несколько непристойных строчек забытого поэта Баркова. Вздохнув, он стал садиться и упал.
— Господь наказал! — без обиды поднялся он. — Заодно и копейку нашел. За копейку не жалко упасть.
— У меня пики, — торопился Владька, — давай, Мисаил, только не подглядывай.
— Я, мой дорогой, у тебя нахватался. Ходи, Егорка!
— Мисаил, ты не ори. Ребята из Дворца пионеров.
— Прости меня за художественное выражение, но пошел ты… Из Дворца пионеров! Нет, они меня сегодня на грех наведут. Такие жеребцы — и из Дворца пионеров.
Владька заводил его.
— Расскажи, Мисаил, как ты играл в драме большую роль и упал в оркестровку.
— Гораздо интереснее, как меня хотели купить на приемном экзамене. Моя взятка. Ужас, ужас! Когда я вспоминаю, мне хочется на двор. Представьте, вы бы выходили из парной, а вам в разгоряченное горло сунули холодный предмет. Я говорю художественно, мы все здесь талантливы. Дышать было нечем! Я заболел ангиной. О, сколько я терпел в жизни. Иссох весь! Я же слабохарактерный. Твоя взятка, Егорка, не спи. Мне предложили в этюде сыграть парикмахера. Положи карту, я все вижу, кретин. Сыграть так, чтобы было смешно. Клиента изображал один геморрой-любовник из Рязани. Я сделал, друзья, этюд блестяще! С потрясающей правдой обстоятельств. Я повырывал у клиента все волосье. В меня так уверовали, что я на третьем курсе, тогда еще молодой и очень красивый, играл в драме Гауптмана «Потонувший колокол». Режиссер рыдал, женщины с ума сходили. Господи, прости все мои прегрешения, сколько ты терпел от меня. Открой два очка.
— Спать, что ли… — зевал Егорка.
— Я только открываю свою программу, а ты спать, Если ты меня не примешь всерьез, тебя выгонят с первого же тура. Какие у вас отрывки? «Рожденные бурей», «Певцы», а басня? Я научу вас читать басню. Завтра будем репетировать. А басню надо читать так: «Осел увидел соловья…»
Глазами он показал, что осел — Владька.
— Мисаил! Выйди!
— Они не знают, в чем смысл жизни! Разве ты, Егорка, не наслаждаешься моим художественным словом? Разве мое слово не золотое? Ты прозреешь со мной. Ты останься верен мне, где ты еще найдешь такого Михалыча, который бы тебе посвятил целую ночь? Я сейчас, чтобы вы были грамотнее, почитаю матерщинные стихи одного известного поэта.
— Не мути им мозги, Мисаил. Ребята уже посоловели от твоей трепни. Расскажи им серьезное, про старых мастеров.
— Пожалуйста! Я шел за гробом Есенина, Качалова, Москвина, Немировича-Данченко, брат его, Василий, умер в эмиграции, писатель, знаете? Я шел за гробом Станиславского.
