Дилижанс опоздал. Было уже около двенадцати, когда земоцихские делегаты вошли в здание кутаисского театра. В зале пахло бурками и деревенским домотканым сукном. Доклад давным-давно окончился. Шли прения. Делегатов от сельских ячеек Бачуа слушал без особого интереса: они говорили о вещах, давно ему и хорошо известных. Но когда объявили, что слово имеет секретарь уездного комитета, Бачуа присмирел и перестал ерзать на стуле: этого человека надо было послушать внимательно.
Секретарь уездного комитета Варлам Бакурадзе был красный партизан, участник боев на Северном Кавказе. Бачуа думал, что увидит рослого широкоплечего богатыря с орлиным носом и горящими черными глазами. А на трибуну вдруг поднялся человек невысокого роста, с бледным худым лицом и слегка серебрящимися на висках черными жесткими волосами. Бачуа был разочарован: герой гражданской войны оказался невзрачным, слабосильным с виду человеком.
Бакурадзе говорил ясно, четко. Чуть хрипловатый голос его звучал твердо и непререкаемо, глубокая убежденность придавала каждому слову особенную силу. Слушая секретаря укома, Бачуа чувствовал в душе какой-то необъяснимый радостный подъем.
Бакурадзе отметил, что многие сельские партийные ячейки ослабили политическую бдительность. В качестве примера он назвал несколько деревень, где кулаков гладили по головке.
— Две недели тому назад, — продолжал секретарь укома, — я упрекнул в этом товарищей из Маглакского волостного комитета. Знаете, что они ответили? «У нас в деревне кулаки держатся смирно, ничем нам не вредят. Зачем же с ними бороться?»
В зале послышался смех.
— Где кулак держится смирно, там сидят плохие большевики, — сказал Бакурадзе. — Кулак держится смирно потому, что коммунисты в чем-то ему уступили, допустили где-то ошибку…
Видно было, что этот вопрос очень волнует секретаря укома. Глаза его сверкали, продольные складки резче обозначились на бледных щеках. «Значит, и мы где-то ошиблись», — подумал Бачуа и поглядел в спину сидевшего впереди Тарасия. Тот, наклонившись, что-то записывал себе в книжечку.
Когда заседание кончилось, Бачуа спросил у Тарасия:
— Слышал?
— Слышал.
— И что же ты думаешь?
— А то, что мы с тобой, милый Бачуа, плохие большевики! — с горечью ответил Тарасий.
Бачуа удивился. Он не ожидал, что Тарасий вынесет и себе и ему такой строгий приговор.
— Здесь надо разобраться…
— Дома поговорим, разберемся.
Весь день Тарасий был не в духе и не обмолвился больше ни единым словом — должно быть, не хотел омрачать настроение своему молодому другу. Бачуа познакомился с молодыми делегатами и вечером собирался пойти с ними в кино.
