— Запомни: пока не поцелуешь крест у батюшки, ты отсюда не выйдешь. Когда он похристосуется с тобой, не забудь ответить: «Воистину воскресе!» — шепотом наказывала она Дофине, когда прихожане двинулись к алтарю.
У священника было правило — благословляя молящихся, обмениваться с ними крашеными яйцами. Дофина не знала об этом и отколола такую штуку, что в селе помнили о ней и по сей день. Подойдя к алтарю, Дофина вытянула губы и приготовилась целовать крест. Священник быстрым движением заменил в ее руке яйцо — прекрасный Мекин биток исчез безвозвратно. А что взамен! Самая обыкновенная крашенка…
— Отдай мой биток! — завопила она и зубами вцепилась в пухлую руку священника. Он еле вырвал руку и тотчас же вернул разъяренной девочке биток, добавив к нему кусок кулича. Но Дофина схватила только «колотушку».
— Обмануть меня захотел? Понравился тебе мой непобедимый биток? Так я и отдам его! Не дождешься! — крикнула она со злорадством. И весело, как луговой кузнечик, подпрыгивая, выбежала из церкви.
Дофина удивительно смешно изображала этот случай. Голосом, движениями, даже лицом она так удачно передразнивала попа Тирипо, что зрители, охая, хватались за бока и покатывались со смеху.
— Дофина! — позвал ее Меки, когда она кончила свою комедию и хохочущие пастушата умолкли.
Девочка подбежала к нему.
— Где сегодня будет представление?
— Во дворе у моего дяди, — ответила Дофина. — Ты придешь?
— Если буду свободен…
— Вот возьми билет.
Дофина порылась у себя за пазухой, достала вышитый бисером кошелек. Меки спохватился: а что, если Эремо не пустит его и билет пропадет?
— Ну и пусть пропадет! Денег-то я с тебя не беру! — важно, совсем как взрослая, сказала Дофина.
За долиной Сатуриа, в жаркой сизой дымке, синели невысокие лесистые холмы. В стороне от них крутым горбом поднималась в небо Катисцвера — лысая, изрытая дождевыми потоками красноватая гора. На вершине ее стояла церковь Успения божьей матери. Ежегодно в конце августа здесь устраивался большой престольный праздник. Отовсюду тянулись на Катисцверу для ночного бдения конные и пешие богомольцы. Только из одного Земоцихе поднимались на храмовую гору не менее двадцати крытых паласами арб. А пешему люду вообще счету не было. По крутым старым тропам карабкались и хромые и слепые, шли на поклон божьей матери и верующие и неверующие, и давшие обет и отлученные от церкви, бесшабашные кутилы и охотники поглазеть на чужую пирушку, торговцы и покупатели. Сюда привозили скрюченных неведомой хворью детей и жертвенных ягнят во имя исцеления этих несчастных, набитые снедью хурджины и толстые свечи в рост самого богомольца. Но в последнее время на праздник Успения пресвятыя владычицы и приснодевы Марии съезжались больше для того, чтобы покутить, чем для поклонения святыне, и поэтому на Катисцвере собиралось к ночи великое множество народу. Трусили сюда на своих клячах мелкие кутаисские торговцы. Из Сакулии и из Опшквиты брели шарманщики. Наконец, наняв лошадей у еврея Шабаты, на полном скаку влетали в ворота знаменитые на всю округу кутилы. Начинался пир — и на следующее утро церковный двор напоминал поле сражения: как убитые, где попало спали после ночного гульбища люди.
