— Проваливай отсюда! Не заслоняй свет! — сердился на него Эремо. Но Дахундара скоро сумел задобрить его.
На свою беду, Эремо как-то рассердил сотского Кинцурашвили — и тот затаил на него злобу.
— Кредит делу вредит, братец, — сказал духанщик сотскому и потребовал уплаты давнишних долгов. Сотский взбеленился, достал в исполкоме плакаты и развесил их на стене цирюльни — как раз напротив духана. Из-за этих плакатов Эремо стало тошно выглядывать на улицу. Стоило ему выйти под навес, как в глаза бросались аршинные буквы: «Духанщик и виноторговец сосут кровь из народа», «Уничтожим духаны! Откроем красные столовые!»
Однажды вечером Дахундара потихоньку содрал эти плакаты, аккуратно сложил их и принес Эремо.
— Что это? — лениво спросил тот.
— А ты погляди — может, на салфетки пригодится, — угодливо улыбнулся Дахундара. Довольный Эремо тут же поставил ему целую бутылку вина и с того дня уже не запрещал торчать в духане.
Подвыпившие путники частенько подносили Дахундаре стаканчик-другой. Дахундара почтительно и в то же время с достоинством принимал угощение, но никогда не опорожнял стакан сразу — отпивал из него мелкими глотками и продолжал пить так до тех пор, пока гости, которым становилось неловко, не приглашали его к своему столу. А уж тут он умел повеселиться! Это был беспечный человек, крепко сбитый, с густой бородой. При виде плуга или мотыги у него отнимались руки, а запах пота вызывал головокружение. Жил он во дворе заколоченной церкви. Надгробные камни и кресты едва виднелись здесь среди крапивы, бурьяна и кустов бузины. Через этот двор по ночам пробирались в село шакалы. Дахундара пристроил к церковной ограде маленькую дощатую лачугу и, как он сам говорил, создал семью без женщины. Год назад исполком выделил ему земельный участок. Получил Дахундара и семенное зерно. Но он отдал свою землю на половинных началах Барнабе, а семенную кукурузу пропил в духане Эремо. Этой весной Дахундара снова попросил кукурузы на семена. Ему отказали. Обозлившись, он напился и пошел в исполком «бороться за справедливость». На его крики собралось все село.
— Эй, Тарасий-большевик! — орал под окном исполкома могильщик. — Кого обманываешь? Говоришь, настало счастливое время для бедняков? Врешь, не настало!.. Н-нет, не настало! Горсточки кукурузы жалко тебе для меня, горького бедняка! Выйди, Тарасий Хазарадзе, выгляни во двор! Хватит рассиживаться в барском кресле. Тоже мне князь Дадиани! Чем ты лучше меня? Не бедняк я, по-твоему?
