Избранное | страница 127



«Завтра, а то и сегодня ославит он меня на все село: Барнаба Саганелидзе скользнул в крапиву, как ящерица. Да, будет ему что рассказать, над чем посмеяться!» — со злостью подумал он и, чтобы избавиться от надоедливого попутчика, притворился, что у него заболел живот.

— Ты ступай вперед, а я тут… это… задержусь, — сказал он, хватаясь за шнурок шаровар.

Дахундара смекнул, в чем дело, и тотчас же ушел: ему и самому не хотелось сейчас глядеть людям в глаза.

Барнаба вздохнул:

«Позор! Позор! Вот до чего пришлось дожить! Пробираюсь к себе домой, как вор! Ладно, погодите! Я вам все равно отплачу! Все равно!»

И, согнувшись, скрылся в приречных камышах.


Сход окончился. Крестьяне группками расходились по домам, по дороге продолжая обсуждать все, что произошло. Собирался дождь. Со стороны Катисцверы быстро надвигалась черная туча. От нее веяло холодом.

Где-то в проулке послышался женский голос, срывающийся от слез:

— Дофина! Дофина! Ты где, девочка? Долго еще ты будешь прятаться от меня?

Члены артели окружили Тарасия.

— Поздравляем, председатель! Нашего полку прибыло! — объявил Кирилл Микадзе и дружеским толчком поднял на ноги Меки, присевшего отдохнуть тут же, под липами.

Меки чувствовал себя таким разбитым, что даже не выказал своей радости:

— А вы примете меня? Не откажете?

— Кто посмеет отказать приемному сыну Эремо? — улыбнулся Тарасий, весело подмигнул парню и крепко пожал ему руку.

Часть третья

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

До чего же прекрасен в этих местах октябрь! Казалось, конца не будет мягким, прозрачным, ласковым дням. В воздухе — ни пылинки, ни малейшего дуновения ветерка. Тишина такая, что можно услышать, как позванивают колокольчиками коровы в лощинах у подножия далекой Катисцверы. На холмах пылали алые и золотые костры осенних деревьев. Буки и клены словно объяты пламенем. И лишь запоздалая трава все еще ярко зеленела на горных склонах. Так здесь бывает до самого ноября. А в ноябре сумасшедший западный ветер, слетев с Катисцверы, начинает срывать с деревьев весь этот яркий наряд из шелестящего шелка. Стоило тогда поглядеть на Земоцихе! Ветер словно взвивал к небу огромное веретено; к нему сразу прицеплялся кружащийся павлиний хвост из бесчисленных красных и желтых листьев. Эти пестрые павлиньи хвосты летали то вверх, то вниз, то стелились по земле, то взмывали в поднебесье… Кружились на холмах вокруг села бесконечные хороводы, задыхались, изнемогали в лихой пляске.

Потом начинались дожди — и село сразу становилось унылым и тоскливым. Моросило с утра до вечера. Облезлые, измокшие деревья жалобно съеживались. Чернели стога сена в долине, кучи валежника под заборами. Тускло желтела на домах мокрая черепица. На улицах — реки и озера слякотной жижи. Дождь сбивал с деревьев последние листья. Село выглядело обнаженным, неприкрыто смотрели отовсюду бедность и нищета.