Тарасий только теперь заметил догнавшего его Бачуа.
— Ты заблуждался, молодой человек! — сказал он, обернувшись. — Очень серьезно заблуждался! Партия не ошибается! Там, где кулаки держатся смирно, большевики работают плохо. Это сущая правда! Понял?
— Чего это ты вспомнил наш старый спор? — удивился Бачуа. — По-моему, совсем не к месту.
— Не к месту? Ты так думаешь?
И Тарасий все рассказал секретарю комсомольской ячейки. Бачуа слушал его, широко раскрыв глаза и стыдясь своей недогадливости.
— Посмотрим, как Барнаба будет улыбаться нам завтра, когда его обложат налогом! — недобро усмехнулся Тарасий. — Пожалуй, он наточит кинжал и станет поджидать нас где-нибудь в проулке…
На следующий день Барнаба, правда, не наточил кинжала, но ходил такой угрюмый и насупленный, что домашние боялись сказать ему слово. Просторный дом казался опустевшим. Во дворе — никого, в кухне — тишина. Не слышно ни шлепанья рук по тесту, ни глухого стука пестика, бьющего в дно деревянной ступки. Одни только индюки да индейки не считались с настроением Барнабы и по-прежнему кулдыкали без умолку, словно насмехаясь над хозяйскими бедами и заботами. Барнаба вышел во двор — черный, как туча.
Сегодня Тарасий Хазарадзе при всем народе назвал его на собрании вором. Вором! А они смеялись, эти жалкие оборванцы, эта голь перекатная! Сопливый Уклеба! Колченогий Микадзе! Пучеглазый Джишкариани! Хихикал даже Дахундара! Дахундара, который по одному слову Барнабы готов был броситься в огонь и в воду!..
Барнаба не спал всю ночь и сейчас решил немного подремать на свежем воздухе. Отшвырнув ногой присохшую к траве кучку навоза, он расстелил под чинарой коврик и улегся. Но злоба душила его так, что иногда казалось, вот-вот остановится сердце. И сон, конечно, не пришел к нему. «Что они со мной сделали! Зарезали! Зарезали… Опозорили на весь белый свет, перед всем честным людом…»
Прибежала маленькая Кетино:
— В винограднике свинья!
— Да провались ты со своей свиньей! — Барнаба пошарил рукой в траве, нашел хворостинку. — Вот я тебе!..
Испугавшись, Кетино захныкала.
— За что ты сердишься на нее, отец? Она-то в чем провинилась? — крикнула с балкона Талико.
— Оставь меня! Дайте мне наконец покой! Устал я…
— Ты устал, а девочка виновата? — вступилась за Кетино мать. — Что же, позволь спросить, так тебя утомило? Ты поле промотыжил или прошел пешком сто верст?
— Я ус-тал, — повторил Барнаба. — Понимаете: устал!..
Голос отца показался Талико странным. Она подошла, присела рядом:
