— Отольется вам наша кровь, отольется!
Телега трогается. Раздается стук колес и замирает в темном молчаливом лесу. Ветер доносит прерывистый гул самолета — это фашистский бомбардировщик пошел на ночное задание…
Новое, враждебное, непредвиденное встало на пути. Но путь наш остается прежним: скорей, как можно скорей связаться с Иванченко, с челюскинцами, а главное — осуществить наш замысел, провести операцию!
*
— Ваша фамилия?
— Иванченко.
— Кем работаете?
— Старостой.
— А до войны кем были?
— Председателем сельского Совета.
Передо мной за столом сидит мужчина лет сорока, очевидно, очень высокий и очень сутулый. Поражает его невозмутимое спокойствие: к нему поздним вечером явились в хату вооруженные люди, а он удостоил их только небрежным кивком головы и продолжает обедать. У печи молчаливо возится хозяйка.
— Як так? — удивляется Рева. — Из запорожца в турка перевернулся? Це ж разница!
— Разница, конечно, — спокойно отвечает Иванченко, продолжая хлебать борщ.
Пробую вывести его из равновесия.
— У вас живет в селе учительница?
— У нас в селе три учительницы. Которая вам нужна?
— Мария Гутарева. Небольшого роста. Черненькая.
— Есть такая. Только она, кажется, в Трубчевск ушла.
— В Трубчевск? А не в Хутор Михайловский?
— Может и в Хутор, — безразлично бросает хозяин. — А вы к ней? Так я сейчас схожу, узна́ю, дома ли она.
Иванченко неторопливо кладет ложку и поднимается из-за стола.
Нет, я не дам ему скрыться.
— С учительницей мы сами поговорим, а сейчас вы нам нужны.
Хозяйка вздрагивает и резко, как на шарнирах, поворачивается к нам, словно электрический ток пронизал ее. Порывисто берет ухват и, стараясь скрыть волнение, сует в печь пустой чугунок.
Иванченко стоит передо мной. Он действительно очень высок и сутул. Его узкое бледное лицо совершенно спокойно. Только мелкие морщинки недовольно собрались вокруг глаз: пришли, дескать, незваные, незнакомые, прервали обед, пристают с вопросами…
Что это? Естественное спокойствие? Чистая совесть? Или маска?..
— Ну раз я вам нужен, — будто лениво отмахиваясь от надоевшей мухи, отвечает он, — давайте говорить.
Хозяин берет табуретку, садится у полуоткрытой двери и, закурив, пускает дым в сени. Выражение лица все то же — ленивое, равнодушное, но чувствую, как напряглись его мускулы. Одно неосторожное наше движение — и он исчезнет в темноте незнакомой деревни.
Неужели это не тот Иванченко, какого я так надеялся встретить? Неужели это староста, предатель, враг?
