Сижу, прикованный к наушнику. Кажется, случись что угодно, — землетрясение, пожар, появись фашисты в хате, — я не оторвусь от него.
А диктор уже говорит о советских железнодорожниках, о том, как быстро на Северо-Донецкой дороге грузятся угольные составы, как машинисты Карагандинской дороги водят их со скоростью курьерского поезда…
Слушаю и теряю ощущение места и времени. Я уже не в хате Скворцовых. Раздвинулись, исчезли стены этой хаты — и я вижу батальон, отбивающий яростные атаки фашистов. Вижу летящий под откос вражеский эшелон, подорванный криворожскими горняками, и учителя, лежащего в засаде со своим партизанским отрядом. Вижу льющуюся из ковша яркую струю расплавленного металла и быстро идущий по заснеженной Сибири тяжелый угольный состав. И за всем этим — воля нашей партии.
В горле щекочет, и спазма перехватывает дыхание.
Передача давно кончилась, но я по-прежнему под впечатлением сводки. Почти физически ощущаю: плечом к плечу, локоть к локтю стоят миллионы и миллионы советских людей, в едином порыве поднявшихся на борьбу. И я боец этой монолитной, многомиллионной, непобедимой армии…
— А вы, товарищ, сводки-то не записали, — укоризненно замечает Ленька и улыбается такой же улыбкой, как у Анатолия, — доброй, ласковой, чуть задорной.
От этих слов я, наконец, прихожу в себя. Бросаюсь к Леньке и обнимаю его. В сердце ощущение твердой, несгибаемой, непреоборимой силы. Хочется сделать большое, важное, значительное, чтобы диктор передал из Москвы: «Партизанский отряд, действующий в Брянских лесах, совершил смелую операцию…»
Договариваюсь со Скворцовыми, что на днях мы зайдем за ними и возьмем их вместе с приемником к нам…
Выходим из Бошаровского уже на рассвете…
Еще издали заметив меня, товарищи гурьбой бегут навстречу и шагах в десяти будто по команде останавливаются. Они стоят молча, настороженно.
Стараясь не пропустить ни одной детали, передаю содержание сводки. Никто не перебивает. Когда я кончаю, несколько мгновений царит молчание. Кажется, каждому надо осмыслить все, что он услышал.
Неожиданно они бросаются ко мне, схватывают и-начинают подбрасывать вверх.
— Ура! — гулко несется по лесу.
Потом ставят на пенек и засыпают десятками вопросов.
Ларионов непременно хочет знать, на каком участке Северо-Западного фронта сражается батальон, отбивший пять атак. Стрелец требует, чтобы я вспомнил фамилию грузина-подполковника с Ленинградского фронта. Рева отчаянно теребит меня за рукав и настойчиво пристает: «Чуешь? Мои-то хлопцы днепропетровские? Орлы!»
