У первой же хаты натыкаемся на тягачи. Вся улица заставлена ими. Вокруг ни души, словно немцы бросили свои машины.
— Бачишь, комиссар? — шепчет Рева. — Ты жди меня. Я мигом тягачи заколдую, — и Павел Федорович пропадает в темноте.
Хаты кажутся безлюдными. Лишь в одном окне школы через щелку светится огонек. Изредка чуть слышно звякает металл: это Рева колдует у тягачей.
К нам медленно движутся двое. Низко пригнувшись, Чапов идет к ним навстречу.
Один за другим гремят два выстрела. Чапов уже рядом со мной.
— Свалил двух офицеров, — шепчет он.
Вдруг одна за другой поднимаются две ракеты. Вспыхивает яркое пламя. Рева поджег тягачи… Выстрел, и вслед за ним заливистый собачий лай.
«Ищеек спустили», — мелькает мысль.
Подбегаем к нашим.
— Быстрей! Быстрей!..
Бежим. Не видно ни зги. Под ногами кочки, вязкая земля, ямы. Сзади отблески ракет, выстрелы, далекие голоса, и все отчетливее, все ближе собачий лай…
Впереди, на большаке Середина-Буда — Севск, раздается гул машин, вспыхивают яркие лучи автомобильных фар. Надо полагать, наперерез нам брошен заслон на автомашинах.
Поворачиваем в сторону и спускаемся в глубокий овраг. Под ногами вода и редкий камыш.
— Хлопцы, не могу больше… Передохнуть бы, — задыхаясь, еле выговаривает Максим Степанович.
Поневоле приходится остановиться.
— Где твое Подлесное? — спрашиваю старика.
— Ничего не знаю… На какой земле стою — не знаю.
Со стонущим воем неподалеку рвется мина.
— Погибель.. Погибель пришла… Что я вам говорил, — шепчет Максим Степанович.
— Не журись, отец, — успокаивает его Рева. — Ты только на меня надейся — не пропадешь.
Над головой вспыхивает яркая ослепительная ракета. На краю откоса со стороны Павловки вижу фашистскую цепь. Снова воет мина. Лай совсем рядом.
Максим Степанович шарахается в сторону и пропадает в кромешной тьме.
Бросаемся дальше по оврагу. Надо изменить направление: фашисты напали на след.
Поворачиваем влево и выбираемся наверх. Под ногами земля вспаханного поля, а позади стрельба, собаки, голоса.
Теряю всякую ориентировку…
Вдруг впереди раздаются взволнованные, почти истерические крики.
— Vorwärts!.. Zurück!.. Halt!..[1]
Мы чуть было не сталкиваемся с новой группой гитлеровцев. Очевидно, их испугали наши шаги, и фашисты растерялись.
Круто забираем вправо… Рядом — плетень. За плетнем темные силуэты хат. Оттуда бьют из автоматов.
В затухающем свете ракеты успеваю заметить одинокую хату в стороне от села. Позади ее блестит вода.
Стучу. Торопливые шаги. Открывает женщина. На плечах наскоро накинутый платок. Входим, не ожидая приглашения. Горит ночничок. Глаза у хозяйки удивленные, ничего не понимающие. Еще бы! Даже при тусклом свете наш вид необычен: грязь до ушей, по раскрасневшемуся лицу Ревы струйками стекает пот.
