Моисей
Я сидел на крыльце Милли вместе с Кэтлин и качался на железных качелях, которые, наверное, были построены в то же время, что и сам дом, – то есть больше столетия тому назад. Я перестал слушать кассеты. Таг ничего не оставлял за кадром – он оголял каждую подробность, каждую мысль, каждую эмоцию. А я не любил оголенных мужчин. Поэтому я оставил Джорджию с Милли, а сам пошел на крыльцо, чтобы провести время с Кэтлин. Чтобы она выросла похожей на меня, зная, что она моя, как сказал Генри. Она спала на моей груди в пушистой шапочке и укутанная в еще более пушистое одеяло, которое защищало ее от прохладного весеннего воздуха.
Генри удалился в свою комнату. Было поздно, и мы все устали. Но Милли не могла перестать слушать, и я ее не винил. Барабанная дробь ускорялась, и как бы мне ни хотелось просто забежать вперед и включить последнюю кассету, у меня не было на это права. А зная Тага, все не могло быть так просто.
Но затем Джорджия открыла окно неподалеку от меня, словно эмоции в гостиной стали слишком удушающими, и внезапно там, на крыльце, я смог услышать каждое слово. Я снова слушал, как мой друг с трудом подбирал слова к тому, что я всегда мог описать только красками.
Однажды я сказал Джорджии, что если бы я рисовал ее, то использовал бы все краски. Голубые, золотые, белые, красные. Персиковые, кремовые, бронзовые, черные. Черные для меня, потому что я хотел оставить свой след на ней. Свое клеймо. Это и произошло, хоть и не так, как я себе представлял. Мои мысли вернулись к сыну – который был очень похож на меня, хотя я не собирался говорить об этом Генри. Я не провел с ним ни единого дня его жизни. Но он все равно был похож на меня.
– Привет, малыш, – прошептал я, гадая, слышит ли он меня. – Я скучаю по тебе. – На моем языке появился тот же сладковато-горький привкус, что и всегда, когда я произносил его имя. – Эли, пожалуйста, присмотри за Тагом. Он строит из себя сильного, но я подозреваю, что он сбежал от ужаса.
– Я не хочу уходить, – прозвучал позади меня голос Тага.
Я вздрогнул и громко выругался, из-за чего Кэтлин всхлипнула у меня на руках.
Но потом я осознал, что Милли поменяла кассету, и это просто голос Тага, доносящийся через окно, не более. Я снова выругался.
– Я не хочу уходить, – простонал я.
Мы стояли на крыльце, на улице было холодно, но я пока не был готов возвращаться домой. И вряд ли когда-нибудь буду.
– Так не уходи, – твердо ответила Милли.
