– Обожаю ее.
– Я тоже, – прошептал я. Затем потянулся за ее второй рукой.
– «Случайные дети».
– Что?
Я ласково потянул ее за руки, и Милли шагнула вперед. Мы были так близко, что я мог упереться подбородком в ее макушку, песню Дэмьена заглушало биение моего сердца.
– Еще одна его песня… наверное, ее я люблю даже больше, – прошептала Милли.
– Но она такая грустная, – выдохнул я и прижался щекой к ее волосам.
– Это и делает ее прекрасной. Она сокрушительная. Я люблю, когда песня меня сокрушает, – ее голос звучал хрипло, словно у нее были проблемы с дыханием.
– Ах, эти сладкие страдания, – я отпустил руки Милли и обнял ее.
– Самые лучшие, – ее голос сорвался, когда наши тела прижались друг к другу.
– Я уже давно страдаю, Милли.
– Правда? – удивилась она.
– С того момента, как увидел тебя. Это сокрушило меня. А я люблю, когда девушка меня сокрушает.
Я использовал слово в том же значении, что она, но на самом деле моя сестра единственная девушка, которой удалось меня сокрушить, и эта боль не была сладкой.
– Прежде я никого не сокрушала, – тихо произнесла Милли с нотками шока и удовольствия.
Она по-прежнему стояла с руками по бокам, словно не могла до конца поверить в происходящее, но ее губы находились близко к моему подбородку, как если бы она наслаждалась напряжением между нами.
– Полагаю, ты оставила после себя целую разруху, – прошептал я. – Просто не знаешь об этом.
– Не вижу собственных промахов – преимущество слепой девушки.
Я слышал улыбку в ее голосе, но сейчас мне было не до смеха. Пламя внутри меня разгоралось все больше и становилось даже как-то некомфортно.
Наконец Амелия подняла руки к моей талии, словно не могла больше сопротивляться. Ее дрожащие пальцы и плоские ладони скользнули по моему животу, груди, плечам, поднимаясь так плавно, будто изучали меня. Затем Милли коснулась моего лица, и ее большие пальцы нашли выемку на подбородке, как в тот раз, когда она обводила мою улыбку. Она нерешительно притянула мое лицо к своему. За секунду до того, как наши губы соприкоснулись, Милли тихо прошептала в миллиметре от меня:
– Ты сокрушишь меня, Давид?
– Боже, надеюсь, что нет, – вслух взмолился я.
Нетерпение победило, и мы преодолели оставшееся расстояние между нами. Я жадно прижался к ее не менее пылким губам, а затем мы слились воедино: руки сомкнуты, тела прижаты, музыка стонет, а мы танцуем среди разрухи. Сладкое, сладкое сокрушение.
– Слишком поздно… – донесся до меня ее шепот.
