Милли сыграла пару песен, наклонив голову к гитаре, которую держала чуть ли не вертикально, будто ей нравилось слушать вибрации струн. Я слушал ее без комментариев, чтобы она и дальше думала, что я сплю. Милли постоянно меня удивляла. Я знал, что она умеет играть, но не знал, что так хорошо!
– Почему ты никогда раньше мне не играла? – тихо спросил я сонным и умиротворенным голосом.
– Ты проснулся, – улыбнулась она.
– Я проснулся, ты прекрасна, и тебе нужно немедленно подойти ко мне.
Милли меня проигнорировала, поддевая пальцами струны.
– Давид, если бы ты был аккордом, то каким? – задумчиво поинтересовалась она, играя один аккорд за другим.
Я прислушался.
– О, вот это хороший, грустный, – сказала Милли, тихо бренча.
– Ты считаешь меня грустным?
– Не-е-ет, точно нет. Это не твой аккорд. Тебе минорные не подходят.
– Ни в коем случае. Я целиком и полностью мажорный. Мажорный аккорд и мажорный красавчик.
Милли рассмеялась, а я вздохнул. Я не знал, который был час, но от золотистого сияния лампы и бренчания струн у меня смыкались глаза, а на сердце становилось легко.
– Это аккорд Генри, – Милли сыграла что-то диссонирующее и любопытное, и я рассмеялся во весь голос, потому что это определенно подходило ее брату. – Но тебе нужно что-то более низкое.
– Потому что я сексуальный мужчина, – протянул я.
– Ага. И поэтому нам нужно что-то с духом кантри.
– Ведь я сексуальный техасец.
– Сексуальный ютский техасец. – Она поддела пару струн, смеясь и морща нос, пока пыталась подобрать нужный аккорд. – И еще нам нужно что-то милое.
– Милое и свирепое?
– Сексуальное, милое, свирепое и в стиле кантри. М-да, это труднее, чем я думала, – сказала она, посмеиваясь.
Милли сыграла что-то низкое и звучное, перебирая струны по очереди, а затем вместе.
– Вот, ты слышал? Это Таг.
– Мне нравится, – довольно произнес я.
Она вытянула руку, поддевая мизинцем нижнюю струну, и аккорд слегка изменился, добавляя новый слой, немного иное звучание, будто он еще не до конца раскрылся.
– А это Давид.
Я сел рядом с Милли на полу и придвинул ее к себе за бедра, а затем приобнял сзади, как она гитару. Милли прислонилась к моей груди, положила голову мне под подбородок и продолжила наигрывать аккорды, названные в мою честь.
– Сыграй мне свою песню, Милли.
– В смысле мой аккорд?
– Нет, именно песню. Ты женщина. У женщин не может быть лишь один аккорд.
Милли тихо посмеялась и легонько стукнула меня по голове грифом гитары.
– Рада, что ты это понимаешь, но, говоря откровенно, мне бы хотелось, чтобы ты не так хорошо разбирался в женщинах. Это наталкивает меня на мысли о том, где ты почерпнул эти знания. И я немного ревную.
