Кормилица опешила.
— А ты откуда знаешь, что тогда было? Подслушивал?
— Ну, можно сказать и так, — ухмыльнулся туземец.
Светлана гневно на него посмотрела.
— Ух, нехристь! Может, ты и пса науськал, чтоб он меня из Илюшиной спальни выманил?
Харитон насмешливо приподнял одну бровь.
— Зачем же мне было пса науськивать, когда я и есть тот самый пес?!
— Перевертень!!!
В ужасе отвернувшись, женщина неистово закрестилась.
— Не старайся — не поможет, — фыркнул туземец. — От меня можно избавиться только одним способом — убить. Но тебе это явно не по силам.
Кормилица снова повернулась к Харитону и глянула на него с вызовом.
— Мне-то, может, и не по силам. А вот Петр Николаевич вполне с тобой справится. Утром я открою ему, кто ты есть на самом деле — тогда и посмотрим, что будет!
Туземец в ярости сжал кулаки.
— Ты кому угрожать вздумала, глупая баба?! — взревел он. — Скажешь завтра хоть слово — и твой сын отправится следом за графским наследничком. Поняла?!
Светлана оцепенела.
— Так это ты Илюшеньку убил?.. — в страхе прошептала она.
Туземец молчал. Но в его раскосых глазах ответ читался без всяких слов. Харитон поднял факел повыше, чтобы Светлана лучше его видела.
— Помни, что я сказал тебе, — произнес он холодно. — Если завтра откроешь графу правду, твой сын умрет.
И чужеземец быстро покинул погреб.
Рассвело. Бывшую кормилицу графского наследника вывели к месту наказания. На площади, возле позорного Столба, уже толпились любопытные холопы. Чуть поодаль, на возвышении, сидел в кресле Петр Николаевич Смолин. Рядом с ним, по правую руку, женщина заметила местного священника. Он всегда был добр к вдове, и сейчас смотрел на несчастную с нескрываемой жалостью. От этого взгляда ей стало немного легче. По левую руку от графа находился Харитон. В отличие от священника, он не глядел на Светлану. Туземец равнодушно рассматривал узоры на графском кресле — словно до происходящего ему не было никакого дела. А вот сам граф и не думал скрывать своего мрачного расположения духа. Надменно глянув на бритую, оборванную служанку, Петр Николаевич скривился.
— Что, шельма, поумнела, небось, пока в погребе-то сидела? Кайся, облегчи душу перед наказанием. Глядишь, и порка не такой страшной покажется.
— А в чем каяться-то, барин? — робко спросила кормилица.
Петр Николаевич сдвинул брови.
— Рассказывай начистоту, как дело было: как ты сына моего без присмотра бросила, как дверь спальни заперла, как по своим делам из дома сбежала, как ключ в саду потеряла, как… — граф осекся, вспоминая ужасные события того дня. — Словом, все по порядку излагай. Да только правду говори, ничего не утаивай.
