Где-то мерцал свет лучины.
«Там сидят у больного или у праха близкого родственника!» — подумал он и направил коня прямо к мерцающему огню.
«Чья же это сакля? Только в ней горит свет!»
Сердце забилось в такт топоту коня:
Капп-купп! Капп-купп! Каппа-куппа! Каппа-куппа!
Снег метался взвихренными лохмотьями.
«Это же сакля Сауи Томайты!.. Что там у него?..»
Каста привязал коня и направился к сакле.
— Хадзаронта! Хадзаронта![33]
Учуяв присутствие чужого, пес выскочил с лаем. Путник присел на поваленный плетень.
— Корис, Корис!
Корис завилял хвостом и жалобно заскулил..
— Узнал!.. Молодец!.. — обрадовался ночной путник. — Жив, Корис!..
Корис лизнул шершавым языком лицо путника, будто говорил ему по-собачьи: «Жив, жив, но одряхлел, Готта! И ты, наверное, достиг своего трудного возраста!»
Подошли к порогу сакли.
— Хадзаронта! — крикнул Коста, приглушая голос.
Никто не откликнулся. Корис заскулил, завыл, толкнул лапой ветхую дверь, и, когда она приоткрылась со скрипом, Коста увидел сквозь завесу дыма чуть мерцавший очаг.
— Не хватало, чтоб ты впускал к нам стужу! — сказала возившаяся у очага женщина, не оглядываясь.
Гость стоял у порога как вкопанный, пес лизал ему руки.
Теперь он знал: не ветер завывал в щелях сакли. Это причитала женщина у очага. Сырой можжевельник чадил и обволакивал саклю дымом. Чугунный котел, висевший на закопченной надочажной цепи, кипел с шумом. Дети, лежавшие вокруг огня, бормотали во сне: «Гыцци, сними же котел с бобами!»
«Наверное, Сауи тоже ушел на охоту!»
Жена Сауи укутывала детей в лохмотья и подбрасывала в огонь щепки сырого можжевельника. Но почему она в черном?
— Гыцци, не сварились бобы? — шептал самый младший.
— Потерпи, милый Года, всем достанется вдоволь!
«Почему она дотянула с ужином до полуночи?.. Наверное, ждет Сауи, чтоб вся семья села за ужин вместе!»
Корис тронул хозяйку лапой и заскулил, пытаясь обратить ее внимание на гостя. Она оглянулась и, увидев стоящего у порога незнакомого, ахнула:
— Горе нам!.. Корис, кого это ты к нам привел? — Она пошарила в черной пустоте рукой и приподнялась. — Корис, как ты мог впустить в саклю чужого!
— Это я, Кориан!
Женщина оцепенела от неожиданности, с трудом выделив из темноты расплывчатый силуэт гостя.
— Готта, милый, да пожертвует бог мной за тебя! Какими судьбами?
Он не мог оторвать глаз от детей, укутанных в лохмотья.
— Где Сауи? — еле повернулся язык во рту.
Кориан молчала. Слышалось лишь шипение чадящего можжевельника и всплески кипящего котла.
