Живой обелиск | страница 96



— Малдзыг! — повторял путник, еле сдерживая смех.

Малдзыгу стало не по себе, он потер правой ногой левую, будто его кусали комары.

— Чтоб она стала добычей волков! — бормотал он под нос, не зная, куда девать свои босые ноги.

— Зачем же проклинать дар Фсати, Малдзыг?

— Я проклинаю не дар Фсати, я проклинаю нашу козу!

— А при чем тут коза?

— Видишь ли, добрый путник!.. Починил я свои старые чувяки и повесил на плетне. Думал, подсохнут немножко, подстелю шелковистого сена, чтоб в случае ночевки в горах ногам теплее было. Кинулся искать, думал: куда делись мои чувяки?.. Нашел воришку, но опоздал. Она успела изжевать чувяки до дырок, чтоб ее волки задрали!..

Не Тедо ли рассказывает о своих изжеванных чувяках, не его ли видит он перед собой? Коста, как и во встрече с Кубады, потрясло совпадение воображенного им самим с реальностью. Ведь это было, было! Он мысленно уже пережил и описал эту встречу с охотником. А теперь вот, пожалуйста, перед ним стоит одухотворенный охотник Тедо! То есть Малдзыг!

— Тедо пусть живется хорошо, и да пожелает ему Фсати удачи! — продолжал Малдзыг, топча своими босыми, ногами сухую листву. — Мы с ним из аула вышли вместе, но он остался на той стороне. Сам знаешь, зима у нас как могила, чтоб ей собак жертвовали!.. Думал, пойду до снегов, раздобуду в горах на зиму для детей немного мяса — и вот, видишь! Босой охотник! — звонко засмеялся Малдзыг.

Путник засунул правую ногу в стремя, охотник спохватился:

— Постой, постой! Половина дара Фсати принадлежит тебе! Так велит охотничий закон.

Путник улыбнулся.

— Отнеси мою долю детям, — сказал он и пришпорил коня, но Малдзыг схватил его аа уздечку.

— Заклинаю тебя всеми святыми!

— Пусть мою долю съедят дети!

Путник скакал по узкой тропе, ловя возвращенное эхо собственного голоса.

— Да покровительствует тебе Фсати, Тедо-о-о!..

От хохота Малдзыга тряслись горы и ухало ущелье:

— Чтоб тебе со своим Тедо жилось сладко!.. Я Малдзыг, Малдзыг! Запомни, чтоб у тебя кувшин с бобовой похлебкой опрокинулся! — Он выпрямился и, приложив руки трубкой к губам, крикнул еще раз: — Постой-ка, Тедо-о-о!.. Ха-ха-ха!.. Да хранит тебя Уастырджи, Тедо-о-о!..

«Тедо-о-о!..» — вторили горы.

VI

В горах безлунная ночь похожа на чрево матери. Конь шел осторожно, не спотыкаясь. Окреп ветер, завыли ущелья. Мелкая изморозь секла лицо путника. Но и в кромешной тьме он чувствовал: скоро Нар. Треск хлыста рассек тишину, конь взвился пружиной, но не поскакал. Чернота и тьма, чернота и тьма. Внизу под скалой шумела река.