— Привязать к хвосту разгоряченного коня и гнать его до самой Сунджи!
— Слушаюсь и повинуюсь!
Тимур шел дальше. «Хабиб хорошо улыбался, но он был мелкий воришка и не смог бы простереть свою улыбку на те дали, по которым шагает мой конь».
— А кто этот чернобородый с выпуклым лбом?
— Вождь галгайцев.
— Какому богу молишься? — спросил он вождя галгайцев через толмача.
— Пусть покарает тебя великий аллах! — процедил галгаец сквозь сжатые губы.
Плоское лицо Тимура оживилось гримасой, похожей на улыбку.
— Уважаю отважных… мертвыми.
Так Тимур дошел до пленного, не захотевшего пасть на колени при появлении покорителя вселенной. У него вдруг исчезла куда-то злость и перестала ныть больная нога. Воин был на целую голову выше его, в черных глазах пленного блестело любопытство. Он сжимал привязанные к спине руки, на его могучей шее вздулись лиловые жилы.
«Мне бы хоть один улус из таких бахадуров!» — мелькнула мысль.
— Кто ты? — спросил Тимур.
Пленный не понял его, Тимур повернулся к толмачу.
Толмач спрашивал пленного по-арабски, по-персидски, по-татарски, по-монгольски, но человек молчал.
— У тебя же не язык связан, а руки, — сказал, наконец, по-асски толмач.
Пленник заморгал длинными ресницами, мускулы на его лице как-то обмякли. Тимур подошел ближе. «Такими бы руками стены Китая бить!»
— Спроси, толмач, какая мать родила его.
Толмач перевел вопрос.
— Передай своему хромому хозяину: меня родила простая аланская женщина.
При упоминании аланки Тимур, не дождавшийся ответа толмача, повернулся к Сургаю.
— Я сказал, привести всех пленников! Куда делись те, кто вместе с этим бахадуром защищали Аланские ворота?
— О повелитель, клянусь тебе…
— Врешь, сучий сын, Аланские ворота еще стоят!
Тимур полоснул хана плетью.
— Ты слишком обленился и пропускаешь мимо ушей высокую волю своего повелителя! — смягчившись, произнес он и хлопнул три раза в ладоши.
Кольцо телохранителей вокруг них сузилось, и хан Сургай, угадавший замысел хромого владыки, почесал указательным пальцем жидкую с проседью бороду. Они с пленным аланом оказались лицом к лицу в середине круга, внутрь которого нацелились остроконечные колья.
Тимур отступил на верхнюю ступеньку каменной лестницы мечети и еще раз хлопнул в ладоши.
— Развяжите пленного. Сургай-бахадур, покажи своему благодетелю, что во имя джихада умеешь владеть оружием.
С аланского пленного сняли наручники, и он, не обращая внимания на Сургая, зашевелил затекшими пальцами. Там, за узким кругом телохранителей, оглушительно застрекотали барабаны, призывающие к бою; хан, ощерясь, обнажил кривую саблю и пошел на безоружного противника. Пленника охватило безразличие. В груди же Сургая вспыхнула обида на хромого повелителя за то, что он заставил его сражаться с оружием против безоружного. Сабля блеснула, как молния, натянувшийся круг зрителей ухнул в ожидании, но безоружный алан мгновенно прижался к земле, и не удержавшийся Сургай перекатился через него кубарем.
