— Молодец, Анка! Вся в отца, не гляди, что девка. Эта судьбу оседлает и наглазники на нее наденет!
Потом, шестнадцатилетней, она училась уже в медтехникуме, а в летние месяцы уезжала в деревню на практику.
Несколько лет спустя она успевала учиться в институте и работать в больнице, а по воскресеньям еще и дежурить на станции скорой помощи.
Врачи, с которыми она работала, хвалили ее хирургические способности, проникновение во внутренний мир больного.
С замужеством у Анны, казалось, еще больше прибавилось энергии.
— Мужик в дом — у бабы голова кругом, — щуря глаза от смеха, ласково ворчала Марфа Ивановна, когда сноха с приходом Николая усиливала суету по хозяйству.
Анна любила мужа ровной, непоколебимой любовью. Его лицо мягких очертаний, с карими, спокойно-доверчивыми глазами под густой, почти непрерываемой у переносья темной зарослью бровей, казалось, не было ничем примечательно.
Но стоило Николаю рассмеяться или с кем-нибудь заспорить, — и резкая, широкая улыбка удивительно преображала его лицо: оно становилось сильным, волевым и по-настоящему красивым. Улыбка выдавала его характер.
Иногда Николай приходил с работы мрачный. Анна уже по каким-то едва уловимым переменам в первых, обычно неторопливых и твердых шагах догадывалась о его настроении.
«Повздорил с кем-нибудь?» — быстро спрашивала она, заглядывая ему в глаза.
Николай отвечал слабой улыбкой, внутренне изумленный ее проницательностью.
— Признавайся, ведь на душе кошки скребут!
Он сдавался и выкладывал все разом. Рассказывал ей о своих сомнениях и неудачах. Она утешала его добрым словом, простым и умным советом.
Преграды становились не столь уж непреодолимыми, на душе светлело, будто в доме, когда поутру открывают ставни…
…В полночь резко завыла сирена.
Анна быстро накинула на плечи шерстяной платок, разбудила сына и свекровь. Все трое, дрожа от озноба, торопливо вышли на улицу. Город стоял молчаливый и сумрачный.
Где-то далеко ухнуло два взрыва, потом, захлебываясь, зачастила зенитка…
Спустились в бомбоубежище. В подвале стоял длинный стол и сбитые из досок скамьи. В тусклом, дрожащем полумраке от крохотной коптилки Анна узнала знакомых — старика-профессора с женой и семнадцатилетней дочерью, корреспондента спортивной газеты с матерью, у которой от волнения тряслась голова.
Дети, разбуженные стрельбой, жались к матерям, прислушиваясь к глухим голосам взрослых.
— Война будет короткой и страшной, как электрический разряд, — сказал корреспондент, выщелкивая зубами от холода.
