Николай перебрал в памяти своих товарищей, всю родню — деда Ипатия, отца, тестя Сергея Архиповича, мать, тещу Аннушку, знакомых рабочих — маляра дядю Володю и его жену Грушеньку, Сашу Воробьева, часто справлявшегося: «Николай Петрович! Ну, как машинка? Ждем!»
Нет, такой народ не согнуть, никому не согнуть!
— Главное — не сгибаться! — хрипло проговорил Николай, отвечая своим мыслям.
Анна подошла к нему и порывисто обняла за шею.
— Коля, мы должны быть вместе, понимаешь? Самое страшное для меня, если война разъединит нас…
Анна, как всегда в минуты волнения, слегка картавила.
— Мы должны быть вместе, — повторила она.
Николай повернул к ней задумчивое лицо.
— Ты знаешь, Анна, с тех пор, как я отправил в Москву проект, мне кажется, что время остановилось. Когда еще рассмотрят мое творение, потом построят опытный образец, потом начнется полоса испытаний на заводе, в научно-исследовательском институте, затем обнаружатся дефекты и начнутся переделки, доработки, снова испытания… А нам нужно сегодня, сейчас дать в руки бойца оружие.
Николай часто поправлял очки. Его широкий лоб блестел от пота. Анна оживилась, подстегнутая новой мыслью.
— Сделай ты, умница-инженер, самолет, который порхал бы между окопов и вывозил раненых — сколько людей сказали бы тебе спасибо! А у тебя все истребители.
— И за истребитель спасибо скажут, — ответил Николай, но мысль о таком самолете-санитаре понравилась ему.
…Вот об этом-то и думал сейчас Николай, стоя на балконе конструкторского отдела и вглядываясь в затягиваемую сумерками и серой завесой дождя Неву.
* * *
Анна сидела, обхватив руками колени. Света не зажигали. Глебушка уснул. Свекровь Марфа Ивановна дремала на кушетке. Звонил Николай, сказал, что ночевать не придет.
Во дворе раздавались свистки и крики — некоторые жильцы не маскировали окон.
— Эй, свет! Све-ет! Погасите свет, чорт возьми! — кричали снизу. Дом погружался в темноту.
Гулко раздавался мерный стук метронома.
«Что там сейчас в Киеве, Минске, Смоленске? Горят дома, плачут первые вдовы и сироты, хоронят первых убитых? А здесь тишина, напряженная тишина предгрозья…»
Многое передумала Анна в эти ночные часы. Вспомнилось ей, как однажды семилетней быстроглазой девчонкой взобралась она на огромного черного коня, и он унес ее далеко к реке, услышав зов кобылицы. Анна, закрыв глаза, уцепилась за густую гриву коня и только слышала, как свистел в ушах ветер.
Мать с трудом разыскала ее, плакала и охала. А отец потрепал за короткие косички и одобрительно сказал:
