— Слышите? Они уже за спиной! — волнуясь, проговорил начальник штаба. За себя он не боялся. Чардынцев знал, что Вихров — храбрый офицер. Он боялся гибели дивизии.
— Алексей Степанович, я предлагаю начать отход сегодня. На Редькино, — добавил он, помолчав.
— На Редькино? — поднял брови Чардынцев.
— Так точно!
Чардынцев смотрел на карту. Глубокая морщина залегла в переносье, будто кто-то разрубил его широкие брови пополам.
— Почему на Редькино? — спросил он снова.
— Больше некуда. Не в тыл же к врагу? Мышь, спасаясь от преследования, выбирает свою нору.
— Вы предлагаете нам… мышиную тактику, Петр Петрович, — сказал Чардынцев, не отрываясь от карты.
Вихров, задетый колкостью комдива, обиженно отвернулся. Глаза его были злыми.
— Вы забыли, — продолжал Чардынцев, — что задача задержания противника на главной коммуникации с нас не снята.
— Но ведь мы окружены!
— Это не освобождает нас от ответственности.
— В первую очередь надо подумать о том, как выбраться из окружения, — еще более раздражаясь, сказал Вихров. Его выводило из себя упрямое спокойствие Чардынцева.
— Из окружения надо выбираться, это верно. Но не удирать домой, а атаковать гитлеровцев на главной коммуникации, прорваться к ним в тыл. Потом снова выскочить на дорогу. И так непрерывно, пока не будет иного приказа!
Чардынцев встал, прошелся по комнате, разминая отекшие ноги. Потом взял со стола трубку, чиркнул зажигалкой и, глубоко затянувшись, сказал, выпуская дым:
— Передайте в штаарм:
«Обозначилось окружение. Принял решение прорваться в тыл противника. Чардынцев».
Начальник штаба молча записал шифровку.
…Чардынцев повел дивизию на прорыв. Враг нащупал направление главного удара и обрушил на усталые части всю свою огневую мощь. Десять дней рвала дивизия основную коммуникацию фашистов, не давая им сосредоточиться в районе еще не закончившейся перегруппировки войск фронта.
Все эти страшные десять дней самолеты с кабинами Бакшанова вывозили тяжело раненных. Многие из них громко стонали, когда их укладывали в кабины (кабина казалась раненому гробом). Анна прикрикивала на них, и они умолкали. «Раз доктор кричит на меня, значит, я не так уж плох».
Когда артиллерия врага нащупала аэродром дивизии и исковыряла всю посадочную площадку, Чардынцев приехал на своем «виллисе» и предложил Анне немедленно улететь.
— Нам достаточно будет подполковника Козлова, — сказал он.
Анна отказалась.
— Доктор, отправляйтесь, пока не поздно.
— Я должна быть с бойцами, — ожесточенно отрезала Анна, не глядя на Чардынцева.
