— Товарищ Первый?
Он сразу узнал этот звонкий и дрожащий голос.
— Третий… только что… уснул!
Чардынцев молча опустил трубку. Волнение перехватило горло. Он не мог произнести ни одного слова.
«Как я мог забыть о Федоре? Ведь сегодня пошли третьи сутки после его ранения. Третьи сутки! А я ни разу о нем не вспомнил. Вот что делает с человеком война!»
Сонливость пропала. Чардынцев надел фуражку и, разбудив адъютанта, приказал оседлать коней.
Чардынцев прискакал в госпиталь, когда едва занимался рассвет. Анна встретила комдива у палатки Сухова. У нее было серое, измученное лицо. Воспаленные, усталые глаза горели гордой радостью.
— Спит. Вы понимаете, что это значит?! — сказала Анна горячим шопотом. — Это жизнь!
— Я приехал только за тем, чтобы пожать вашу руку, Анна Сергеевна. Вы… — Чардынцев поймал в темноте ее руки и вдруг порывисто прижался к ним губами. Анна ощутила на руках влагу.
«Плачет», — испугалась она. Ей никогда не приходилось видеть мужчину плачущим.
— Вы замечательный человек! Спасибо вам! — сказал Чардынцев тихо и пошел к ожидавшему в междулесье адъютанту.
Через минуту Анна услышала глухую дробь галопа. Вслед за этим в воздухе возникло тарахтенье мотора.
Анна сквозь белый частокол берез увидела садившийся на поляну самолет. На нижних крыльях были установлены кабины, те самые кабины, о которых рассказывал ей Николай.
«Уже сделали?!» — удивилась Анна.
Давно ли она советовала Николаю сконструировать, машину, которая подбирала бы раненых на поле боя? И уже сделали!.. Анна побежала к самолету с таким чувством, будто прилетел сам Николай. Подполковник Козлов лег на носилки. Санитары вставили их в кабину.
— Хорошо! — урчал голос Козлова. — И светло, и уютно.
— И мухи не кусают! — сказал летчик, открывая крышку кабины. — Кабина Бакшанова! — гордо добавил он, демонстрируя свою осведомленность.
— Бакшанова? — удивленно переспросил Козлов. — Ваш однофамилец, Анна Сергеевна?
— Мой муж, — ответила Анна.
— Ваш муж? — громко проговорил Козлов. — Тогда пожалуйте на носилки! — Ее положили на носилки и вставили их в кабину. Все события последних трех ночей и дней, усталость, тоска по сыну и мужу, непроходящая горечь после смерти девочки с оторванной рукой, счастье от удачи, ознаменовавшейся спасением Сухова, и, наконец, прилет самолета, вновь напомнивший о Николае, — все это собралось вместе, сдавливая ее грудь острой и блаженной болью.
Анна тяжело задышала и, закрыв руками лицо, молча заплакала.
