Гитлеровцы встретили этот самолет высокомерными кличками: «Рус фанер», «Иван-Солома».
А «ПО-2» продолжал свое дело с упорством и спокойствием русского солдата. Случалось, бьет по переправе артиллерия, бомбит скоростная авиация — никаких результатов: стоит, проклятая! Тогда вызывают «ПО-2».
Прилетит, потарахтит моторчиком, выплюнет одну-две бомбы — и конец переправе!
По ночам висел самолет над вражескими окопами, кидал бомбы, бил из пулемета. Никто не спал: бог весть, куда угодит русская бомба!
Николай принял участие в разработке стрелково-бомбардировочной схемы самолета, но это была не его стихия.
Он почувствовал в себе новый прилив сил. Ему хотелось изобрести нечто подобное кабинам, чтобы сразу сказались результаты его работы. Военные представители жаловались, что по шуму мотора и пламени из выхлопных патрубков ночью фашисты обнаруживают самолет задолго до подхода к цели.
Николай напряженно думал три месяца. Он пересмотрел все схемы глушителей, советовался с мотористами, обращался к технической литературе. Задача оказалась значительно трудней, чем Николай предполагал. Противоречие между глушением шума и мощностью двигателя было непримиримым: стоило продвинуться на шаг в конструировании глушителя, как тотчас же резко падала мощность мотора.
«Где,
какой великий выбирал
путь,
чтобы протоптанней
и легче?!» —
цитировал про себя Николай любимого поэта и добавлял:
«Я хоть и не великий, но перенимать хорошие правила — не грех».
Дело еще осложнялось тем, что следовало одновременно и гасить пламя.
Николай сделал два полуколлектора, и когда их смонтировали и стали испытывать, мотор сбросил двести оборотов.
«Не то, не то!» — злился Николай, ища новое решение. Он работал тяжело, мучительно, беспокойно.
Все на заводе, будто сговорясь, перестали обращаться к начальнику конструкторского отдела с просьбами об уточнении чертежей — технологи ошибки и неувязки приписывали себе, производственники не донимали конструкторов своими жалобами. В Бакшанова верили и ждали, что он даст оригинальную конструкцию.
Только один Солнцев ворчал, когда, созывая совещание, среди начальников цехов и отделов не находил Бакшанова.
— Ох уж эти мне муки творчества! Нет у нас на заводе главного конструктора. Есть поэт, сочинитель технических выкрутасов.
Профорг Маша Лаврутина несколько раз порывалась пойти к Бакшанову за членскими взносами — он был единственным должником в организации — но сдерживалась: «Ладно! Пускай закончит. Уж тогда-то я и поговорю с ним о профсоюзной дисциплине!»
