Белая паутина медленно плыла в воздухе. Потом поднялись ветры. Целыми днями волновались, трепетали желтые листья деревьев, падали на землю с сухим шуршаньем. Редели сады и леса, обнажая сухожилия веток и птичьи гнезда, прежде невидимые. В воздухе носились приторно-сладкие запахи увядания.
Завод разместился в тесных корпусах мебельной фабрики. Сборщики фюзеляжей оказались вместе со столярами, монтажники — с эмалитчиками.
Не было возможности соблюдать температурные режимы для склейки деревянных деталей. Технологи растерянно пожимали плечами: все перемешалось, спуталось, о какой тут технологии речь вести!
Все коридоры и проходы заполнили станками, прессами и верстаками. Маленькие кладовые цехов завалили готовыми деталями.
И вот над всем этим ералашем уже призывно белели стройные ряды букв на красных полотнищах, развешанных по цехам: «Быстрее дадим фронту самолеты!»
Мишин и Гусев ежедневно ездили в Обком партии, в горсовет, хлопоча о жилище для рабочих.
Накануне партийные организации цехов провели собрания местных рабочих, призывая их поделиться жильем с ленинградскими товарищами.
К эшелону приходили незнакомые люди, приглашали эвакуированных рабочих к себе…
— Сорок лет в Питере прожил! — вздыхал дядя Володя. — Мальчуганом на заводе Леснера красный флаг к трубе котельной привязал, и меня городовые рукоятками револьверов били. А я кровь рубахой утирал и плакал… от счастья плакал, что вся Выборгская сторона узнает, как Володька Шикин красный флаг поднял. Ленина сколько раз слушал, с Сергеем Мироновичем за ручку здоровался! — Глаза дядя Володи темнеют. Он сжимает кулаки и тихо, одними губами говорит:
— Врешь, Гитлер! Ленинград выстоит, он из крепкого камня сложен!…
Старая работница-татарка, маленькая, с иссеченным морщинами лицом, постояв в раздумье, сказала дяде Володе:
— Айда, бабай. Мой дом близко.
Дядя Володя встал.
— Только, может, ее бы выбрала — с детишками.
— Нет, ты айда. Больной ты. Мой дом теплый. Очень!
— Приглянулся ты ей, — засмеялся Петр Ипатьевич. — Ну, иди, не отказывайся, коли пирога дают.
Дядя Володя, кряхтя, взвалил на плечо деревянный сундучок.
— А где твоя апа? — спросила женщина.
— Не пойму я, — растерянно оглядевшись, сказал дядя Володя.
— Вот такая, — показала она на Марфу Ивановну.
Дядя Володя понял. Низко опустил голову.
— Один я, — ответил он глухо.
— Ай, ай, плохо твое дело. Очень! Давай помогу, — сказала она, снимая с его плеча сундучок.
В сторонке от всех непринужденно беседуют токарь Сергей Архипович Луговой и старик-татарин, круглолицый, крепкий, с чуть раскосыми, умными глазами.
