«Нельзя мне сидеть, Марфа Ивановна, — говорит, — Советская власть меня учила, доктором сделала, а теперь я помочь ей должна».
«Неужто ты одна у Советской власти-то?» — спрашиваю.
«Все и должны подняться. А я за себя в ответе перед ней».
Николай понял, что тревожило Анну в эти дни. Его самого волновали те же мысли и чувства, та же боль колола сердце. И хотя он хорошо понимал и одобрял ее решение, ему стало тяжело от сознания, что ветер войны уже разрушает их семью.
Сын проснулся. Николай прижался к нему небритым лицом.
— Папа, вчера было страшно. Стреляли из пушек.
«Бедный ты мой мальчик! — думал Николай, прислушиваясь к дыханию Глебушки. — Тебе будет тяжелее моего. Для тебя ведь мама — все: и солнце, и песня, и сказка…»
Вечером пришла Анна. По тому, как она кинулась к нему и, схватив руку, долго не выпускала, как смотрела глубокими и печальными глазами, — Николай понял, что это — прощание. Он хотел спросить, почему она так поторопилась, не посоветовалась, не сказала ему даже, но сидел молча и жадно вслушивался в ее голос.
— На площади Революции роют укрытия, — глухо проговорила Анна. Николай угрюмо молчал, и Анна круто изменила направление разговора. — Ну, как твой самолет, инженер? — громко спросила она, стараясь казаться веселой и непринужденной. Это ей плохо удавалось. На лбу собирались морщины, глаза оставались строгими.
— Мой или наш? — озабоченно спросил Николай.
Анна вопросительно подняла крутые брови.
— Мой самолет еще рассматривают в Москве Что касается нашего самолета, то мы можем поздравить друг друга с успехом, фронт получит тысячи санитарных самолетов.
Николай рассказал о своих кабинах. Анна обняла его и поцеловала в губы.
— Я всегда говорила, что ты умница.
— Идея твоя, а идея — главное…
— Я великодушна. Уступаю тебе авторство. И, пожалуйста, сними очки: я люблю тебя подслеповатым.
Николай снял очки, принудил себя улыбнуться:
— Не храбрись, Анок. Я и без очков вижу, что у тебя на сердце…
Анна устало опустилась на кушетку возле Николая. Удивленно и испуганно посмотрела на мужа, сморщила переносье, закрыла лицо руками. Она плакала молча, чтобы не испугать Глебушку, но сколько усилий требовало от нее это молчаливое рыданье!
Николай глядел на ее вздрагивающие плечи, на мокрые от слез пальцы маленьких рук. Он прижал голову Анны к своей груди, гладил волосы, аккуратно заколотые шпильками.
— Я боялась, что не увижу тебя. Завтра уходит эшелон, — тихо сказала Анна.
— Завтра? — едва слышно переспросил Николай. — И ты…
