— Вместо того чтобы дурака валять, подумал бы лучше: что нам делать?
Гажо слегка толкнул Золтана кулаком в грудь и спросил:
— А если я достану тебе новый отпускной билет?
— Ты? Откуда?
— Достану, и все. Есть у меня один знакомый, который для друзей и не такое может сделать.
— Кто это? Разве он меня знает?
Гажо скрутил цигарку, помусолил ее и спокойно прикурил.
— Пока еще не знает, но, если захочешь, и ты можешь стать его другом.
Золтан искоса посмотрел на Гажо и спросил:
— Он что, такой добрый?
— Да нет! Задаром сейчас только воздухом можно пользоваться.
— Так чего же тогда за это потребуют?
Гажо выпустил изо рта густой клуб дыма.
— Нужно как следует рассердиться на фашистов, а уж остальное пойдет само собой…
Золтан с удивлением посмотрел на Гажо. Он впервые слышал от него это слово. Венгерская официальная печать называла немцев и нилашистов национал-социалистами. Представители левого крыла называли их нацистами. Слово «фашист» можно было услышать лишь в передачах московского радио.
«Где это Гажо умудрился познакомиться с этими людьми?» — подумал Золтан и поморщился:
— Словом, потребуется какая-то политическая акция?
— Да нет, что ты! Я же тебе говорю, что нужно только по-настоящему рассердиться на фашистов.
— Это не для меня. Я никогда в жизни не участвовал ни в одной политической акции. Я не разбираюсь в политике, да и не хочу разбираться.
— Хорошо, старина, об этом мы с тобой поговорим позже…
— Не о чем говорить, Гажо. Даже за новое отпускное свидетельство я не стану делать того, что противно моим убеждениям. А ты поступай как хочешь.
Он вошел в комнату, вывалил на стол все свои многочисленные тетради с записками, карточки из картотеки, кучу книг и сел к столу.
Гажо проводил его удивленным взглядом: он не ожидал такого упорного сопротивления, и оно не только удивило, но и озадачило его. Он не понимал, чем он мог обидеть Золтана, который, как ему казалось, в основном придерживался такого же мнения о немцах и нилашистах, как он сам и Марко.
Он с беспокойством подумал, уж не ошибся ли он, не поступил ли неосторожно, начав этот разговор. Ему хотелось сейчас же объяснить Золтану, что он не сделал ничего плохого, что нужно быть союзниками патриотов, а не их врагами. Однако побеспокоить друга, который обложился книгами — а Гажо благоговел перед ними, считая, что Золтан занимается чрезвычайно важным делом, — он не решился. Не заговорил он с ним об этом и позже: все случая не было. Кроме того, он чувствовал, что переубедить Золтана ему не удастся: аргументов не хватит.
