Через четверть часа поручик вышел из здания вместе с гитлеровцами — капитаном и несколькими солдатами. Они о чем-то говорили, потом капитан вернулся в дом.
Людей с лопатками разделили на две части. Большую часть ввели в помещение, а остальных, разбив на группы по четыре-пять человек и приставив к каждой гитлеровского солдата, куда-то повели. Здесь уже командовали только немцы. Чем ближе подходили они к линии фронта, тем меньше попадалось людей в венгерской форме. Поручик с ястребиным носом поспешно сел рядом с шофером в один из грузовиков и укатил в Пешт.
Гажо оказался в одной группе с Яношем Кешерю, мужчиной с больной печенью и двумя допризывниками. Гитлеровец в серой форме, шапке со свастикой на кокарде и сапожках с короткими голенищами зашагал по узкому переулку мимо одноэтажных домиков с палисадниками. Он ничего не сказал, ни о чем не спросил, а простым кивком головы предложил следовать за собой. Он был среднего роста, крепок и кряжист, с тонкими бескровными губами и мясистыми ноздрями; судить о его возрасте было трудно. Он больше походил на канцелярского служащего, чем на солдата.
Они сворачивали то налево, то направо и постоянно, иногда со стороны, а то и прямо перед собою, слышали прерывистый треск автоматных очередей. По пути им попалась группа людей, копавших какую-то яму. На одном из перекрестков за ними увязалась худая, лохматая черная собака. При звуке выстрела она пугливо поджимала хвост и скулила, но от людей не отставала.
Советская артиллерия, видимо, била совсем рядом. Земля то и дело содрогалась от глухих ударов, затем в небе раздавался свист невидимых снарядов, и, наконец, немного погодя со стороны Пешта доносилось эхо разрывов. Небо после этого еще долго продолжало гудеть.
Их привели к не отрытому до конца противотанковому рву в переулке, выходившему прямо к линии фронта — к распаханному полю в Медьере. На перекрестке у ограды немец остановился, взглянул на недорытый ров, потом на людей:
— Wer spricht deutsch?[2]
Никто не ответил. Лишь мужчина в шубе, немного помедлив, вышел вперед и стал тыкать себя пальцем в живот:
— Krank. Sehr krank[3].
Немец посмотрел на него, ничем не показав, понял ли он его слова, потом, пригнувшись, подбежал ко рву и жестом позвал к себе остальных. Тот, кто жаловался на печень, попытался было отстать, но солдат настойчиво сказал:
— Du auch…[4]
Ров нужно было сначала углубить, а потом расширить. Гитлеровец взял у Кешерю лопату, с профессиональной сноровкой срезал два слоя земли и молча стал наблюдать за тем, как идет работа. Немного погодя он закурил, но угощать никого не стал. Насыпь из вырытой земли защищала землекопов от огня советских снайперов, которые, судя по всему, держали под прицелом и эту улицу. Но теперь люди уже не думали о русских. Глинистая почва замерзла, и тупая лопата почти не брала ее.
