Ах, тополя, тополя! Сколько вы всего напомнили!
— Поехали, что ли? — Тоня вздрогнула, услышав Сенькин голос.
— Да, да, Сеня, поехали. Только я Антошку подкормлю.
Антошка не спал. Елозил ручонками и лупил глаза. Тоня положила его на колени и стала кормить. Сенька обошел свой молоковоз, постукал каблуком шины, покурил, а потом заглянул к Тоне:
— Может, чего помочь?
— Ага, — сказала Тоня, — открой, пожалуйста, чемодан и достань пеленочки. Он у меня тут кое-что наделал.
— Какой большой! — сказал Сенька. — Зубов-то еще нету?
— Скоро прорежутся.
— Кусаться будет.
Сенька положил чемодан на капот и щелкнул замками. Розовые фланелевые пеленки лежали сверху.
Снова начались поля, испятнанные красными проталинами. Сенька думал неизвестно о чем, а Тоня смотрела по сторонам, радовалась, когда видела что-то знакомое, и ждала встречи с родной деревней, с матерью, готовилась к первому разговору с нею. Возвращалась мысленно в город, на комбинат, который уже успела полюбить, вспомнила о техникуме и несданных экзаменах, ругала себя за то, что забыла оформить академический, но успокоила себя: наверное, это можно сделать по почте. Учебу-то ей никак нельзя бросать, пусть и ребенок теперь есть, все равно нельзя…
А машина уже поднималась в гору, на которой крест-накрест разлеглись улицы Бобылихи.
