— Об этом я помню, всю жизнь помню… Любил ведь я ее… — сказал, он.
— Кого ее? — удивленно спросил Яша.
— Бабушку твою. Анфису. А она любила Ефима, дедушку твоего, значит. Той весной отозвали Ефима из нашего колхоза, направили учиться в областной центр на какие-то курсы. Уехала с ним и Анфиска. Потом, слыхали мы, послали их куда-то в другую область, и больше я о них никаких вестей не получал. Секретарем комсомольской ячейки после Анфиски избрали Антона. Меня тоже приняли в комсомол за то, что отвел пулю от Ефима… Вот так и было. Потом колхоз стал большим, но нас постигло горе — погиб Елохов. Одна баба картошку боронила, а лошадь-то у нее была молодая, необъезженная. Вырвалась, да и понеслась вдоль деревни. А посреди улицы ребятня малая играла. С бороной-то ведь она бы их всех пришибла. Председатель наш как раз на обед пошел, увидел такое дело, бросился навстречу шальной кобыле. Остановил, но ценой своей жизни… А стенгазету мы еще долго выпускали. Даже какую-то премию дали нам за нее…
Юлиан, немногословный от природы, сегодня разговорился. Видать, за живое задело мужика.
Они бы еще, наверное, долго сидели, но тут сестра, всплеснув руками от удивления, что так долго у них посетители, постаралась прогнать Юлиана в палату. Прощаясь с Яшей, Юлиан совсем растрогался:
— Это хорошо, брат, придумали — трактор поставить на постамент. Правильно Маторин сказал: не в моде дело — в памяти людской…
Яша снял халат, подал его медсестре и, кивнув на прощание Юлиану, пошел по коридору. В тот момент, когда он открывал входную дверь, Юлиан позвал его:
— Яша! Яков!
Но тот, видимо, не слышал и прикрыл дверь за собой.
А Юлиану хотелось сказать, что писать надо, торопиться надо писать, ведь участников тех событий становится с каждым годом все меньше и меньше.
Яша уже шел по больничному двору. Из окна было видно, как мелькнула его фигура среди стволов старых лип и исчезла за каким-то строением. «Ладно! — подумал Юлиан. — Еще увижу и скажу».
* * *
Через неделю Юлиан окончательно решил покинуть больничную койку. «Дома скорее выздоровею», — упрямо заявил он врачу, и тот, хотя и не сразу, выписал его.
Юлиан спешил домой. Как услышал по районному радио, что в его родном совхозе в воскресенье будут отмечаться «дожинки» и что к этому моменту будет установлен на постамент колесный трактор, ни жить ни быть — захотелось домой.
Он не стал звонить в деревню, решил никого не беспокоить. Выписавшись в субботу вечером, переночевал у знакомых и в воскресенье пораньше вышел из райцентра. Хотелось ему просто пройти знакомой дорогой пешком, наедине с мыслями и воспоминаниями.
