Для матери нет выше счастья. Дрогнуло сердце Пелагеи, слезы выступили. И рассказала она Елохову — первому человеку — о себе, об Анфиске, об опасениях своих.
— Опасения твои напрасны, в обиду не дадим. Мы теперь — главная сила на деревне, — успокоил Елохов Пелагею.
Шла домой Пелагея со спокойной душой, словно бы сбросили с нее, с души-то, черный холодный камень.
10
После той злополучной ночи Юлька сутки не вылазил из дома. Как ни крути, ни верти — никудышная жизнь у Юльки. Такое умозаключение он сделал после долгих раздумий. Если оглянуться назад лет на полдесятка, то жизнь была проще, чем сейчас. Что-то натворил, так на худой конец отделаться можно было выволочкой, которая, кстати, быстро забывалась. Теперь не то. Юлька — парень уже, считай, взрослый. Поступки теперь не проходят бесследно, а оставляют последствия-камушки: обернешься назад — и заметен твой след, по которому не просто обратно пройти, словно по мелкому галечнику босыми ногами. И на память почему-то пришли слова Елохова, сказанные им недавно Юльке: «Без цели живешь, Юлий! Ты на ребят, на сверстников посмотри! Они, брат, великое дело делают: жизнь за рога берут. Хотят ее перевернуть да на ноги покрепче поставить. Не в хвосте они у жизни-то… И тебе надо, Юлий, мечтой обзавестись».
У Юльки где-то в подсознании другой голос появился. Он спорит с самим Юлькой:
«Как это ты без мечты живешь? А разве ты, Юлька, не хотел жить хорошо, сапоги иметь?»
«Это пустяк!» — вслух спорит Юлька.
«Но ты же хотел с комсомольцами подружиться, работать с ними?»
«Ну, это все из-за Анфиски».
Юлька возбужден этим спором. Он ищет табак у отца. Находит на голбце крупно нарубленный самосад, лепит неумело самокрутку. Затяжка дыма перехватывает дыхание, выбивает слезы.
«Стоп! Верно, я-то из-за Анфиски пошел с комсомольцами, а вот другие парни как? Не за погляд же Анфиски работают, эту жизнь-то на ноги ставят? — Юля забегал по избе от порога до стола и обратно. — Что-то я не заметил ничего такого… И стенгазеты эти. Испортили одну им, они другую, третью делают. Нет, тут что-то не то…»
Юлька вконец запутался в сумятице мыслей, так, что не в силах был найти одну, главную, которая разрешила бы его сомнения. Он накинул на плечи отцовский пиджачишко и выскочил на крыльцо, хватнул полной грудью чистый уличный воздух.
Из оцепенения его не вывел даже сильный голос Кирилла Балыбина:
— Ты чего рот открыл, как пескарь на крючке?
Юлька равнодушным взглядом скользнул по физиономии Балыбина. Тот поднялся на крыльцо, скрипя приступками. «Уж не рехнулся ли?» — подумал о Юльке.
