Монотонно гудит мотор, тянет от него теплом и мазутом.
Ну, ничего. Вот уже пять кругов сделали… семь… восемь…
Около двух часов ночи пришел Елохов.
— Хватит! Скоро светать будет. Надо отдохнуть.
Ефим потянулся сладко, до хруста в суставах.
Через двое суток на Отногах осталось пашни десятин пятнадцать. Севцы шли, считай, по пятам трактора. Ефим торопился, но пашня здесь оказалась тяжелой: на одном конце участка песок, на другом — глина. Равномерную глубину вспашки отрегулировать было невозможно: в песок лемеха зарывались так, что глох двигатель трактора, а в глину не лезли — хоть убей.
9
Пелагея, мать Анфиски, наблюдая за дочерью, радовалась. Подрастает девчонка, набирает силы, словно рябинка под окном: ствол с каждым летом все крепче, крона шире, не страшны теперь ни лютая стужа, ни злая вьюга.
Анфиска — девчонка бойкая, до любого дела дошлая, на ногу легкая. За что ни возьмется — огнем горит. Комсомольцев вон за собой ведет, главная у них в ячейке. Замечает Пелагея и другое: в последнее время изменилась Анфиска, подолгу о чем-то своем думает, про себя улыбается, в осколок зеркала стала чаще глядеться. Догадывается мать: Ефим тут виновник во всем, но Анфиску ни о чем не расспрашивает. Не помешать бы…
Но и побаивается Пелагея. Вот уже семнадцать лет хранит она одну тайну. Не боялась бы, если б не было свидетеля… Не дай боже, узнают. Пойдет, закружится февральской поземкой сплетня по Ошлани. Недоброе слово сильнее огня жжет. Сживет со света Анфиску.
…В 1912 году в Ошлани поселилась семья «новожилов» — рыжебородый, с квадратной головой мужик Федяй Мурыгин с болезненной на вид женой и неродной восемнадцатилетней дочерью Пелагеей. Жаден был Федяй, имел кое-какой запас деньжонок. Справили они за год хозяйство, но Федяю все мало. Сам рвал из себя жилы и жене с падчерицей не давал покою. Больная мать была у Пелагеи, не вынесла такой жизни — умерла. Боялась Пелагея отчима, да куда денешься, к кому пристанешь — кругом чужие люди.
Федяй, бывало, скажет:
— Ты шибко-то не печалься по мамке. Живы будем — не помрем. Были бы руки да голова… — а сам обласкивает маслеными глазами фигуру девушки. Пелагея на ночь запиралась накрепко в боковушке, небольшом-избяном пристрое.
В один из дней поздней осени и говорит ей Федяй:
— Слазь-ка, Пелагеюшка, на сарай, набросай сенца в сани, поеду днями в Талый Ключ…
Вход в сарай — с улицы по лестнице. Пелагея влезла, из дальнего угла вилами сено бросает. Темно вдруг стало в сарае, оглянулась — в проеме дверей Федяй стоит. Быстро он рядом очутился, вилы из ее рук выхватил. Пуговицы на зипуне у Пелагеи с треском отлетели — так рванул Федяй ее к себе, потом на сено бросил…
