Ефим хоть и валился с ног от усталости каждый вечер, но наверняка согласился бы пахать и ночью, да на тракторе не было освещения.
Елохов пересек овраг, поросший мелким ельником, и вышел на Отноги. С противоположного конца поля медленно продвигался трактор. Когда он поравнялся с председателем, Ефим остановил машину, спрыгнул на землю. От тела трактора отдавало теплом и запахом керосина.
— Ну, как дела, Ефим? — спросил Елохов.
— Помаленьку, Иосиф Дмитриевич, — улыбнулся тракторист.
— Не допашешь сегодня здесь?
— Нет, не допахать…
— А надо бы. Ох, как надо бы!.. — в раздумье произнес Елохов. — Научил бы кого трактор водить.
— Это зачем? — насторожился Ефим.
— Днем и ночью пахать бы стали…
— Как же впотьмах?
— Ребята помогут. С факелом впереди будут ходить.
— Иосиф Дмитриевич! — обрадованно закричал Ефим. — Я же один справлюсь! Я не устану! Посплю часок-другой — и опять за руль… За двое-трое суток вспашем Отноги-то. Ур-ра!
Ефим, сдернув с головы фуражку, по-ребячьи подбросил ее в воздух.
— Ну, валяй! — улыбнулся Елохов. — Обед и ужин тебе в поле принесут, а вечером я приду с ребятами, поочередно будем светить…
Анфиска сама установила очередность среди комсомольцев, и ей «досталась» самая трудная смена: с часу до двух ночи. Она приняла смену у Антона, палку с намотанной на конце тряпкой обмакнула в ведро с керосином, подожгла от догоравшего факела. Встала в борозду и пошла.
Ефим пустил трактор.
Девушка легка на ногу, идет быстро. Иногда лемеха плуга вгрызаются глубоко, и трактор сбавляет ход. Анфиска поджидает его. Она думает: если бы трактор успевал за ней, то она бы уж постаралась — за одну ночь исходила оба поля…
Анфиска оглядывается: как там Ефим? Но от факела кругом стоит такая темнотища, хоть глаз выколи. Только и видно радиатор трактора да заводную рукоятку.
Анфиска знает, что Ефим видит ее. «Устал он, наверное?» От этой мысли ей нестерпимо хочется оказаться рядом с Ефимом, что-то сделать ему приятное. И Анфиска снова вспоминает о том, как Ефим поглядел в ее глаза, когда возили торф. И как однажды расходились от председателя, и Ефим спросил, будто не зная:
— Ты где живешь?
— На том берегу.
— Я провожу тебя, а то темйо одной…
Ничего не сказала Анфиска, только покраснела.. А Ефим у дома руку пожал… Рука у него теплая, сильная…
Вот и круг сделан. Анфиска берет запасной факел, макает его в ведро с керосином. Снова ярко вспыхивает пламя.
А Ефим очень устал. Кисти рук навихляло за день стальной баранкой руля, ноют они — спасу нет. Только усилием воли отгоняет он сон. То на ноги привстанет, то головой потрясет, а веки до того тяжелы, хоть спичками подпирай. Но после той ночи, когда Ефим подрался с Юлькой, он вдруг всем нутром почувствовал какой-то невидимый перелом в себе. Ефим понял, что ему теперь недостаточно того, чтобы только пахать, пусть даже день и ночь, еще нужно делать что-то гораздо большее. А что, пока он и сам не знает.
